{Речь идет про первую главу повествования - "Я стала регентом за 4,5 месяца"}
Да и до регенства было еще слишком далеко. Скорее уж подошло бы название в духе Карнеги «Как прийти на клирос и разогнать там всех». Но к автору сайта у меня безмерное уважение, поэтому название пусть останется прежним…
Часть II. Псаломщица.
«Петь?! – доктор внимательно посмотрела на меня и переспросила – Петь?! Милая моя, если ты начнешь петь, то через месяц перестанешь даже разговаривать. Петь она собралась. Ты свои связки видела? Во-от! Предварительный диагноз – гипотония, но он требует подтверждения. Так что надо будет сдать анализы и сделать УЗИ сердца. Ангиной в детстве часто болела?»Я кивнула, стиснув зубы, только бы не расплакаться. И зачем я пошла на прием к фониатру? Врач поначалу даже принимать меня не хотела без направления. «В конце концов, не всем быть учителями музыки, - она протянула мне карточку, - есть много других замечательных профессий, например, парикмахер… или продавец!»
{От Дмитрия Сиверс. "Да этот врач просто душка. Умеет поддержать девушку в трудную минуту"}
По дороге из больницы слез я уже не могла сдержать. Мои мечты разбивались одна за другой: в консерваторию я не поехала поступать после музучилища, потому что у моей семьи не было денег, музыкальный факультет мне не светил из-за больных связок…
Впереди замаячили прилавок с кассовым аппаратом и кресло парикмахера. «Да ну их всех, - разозлилась я, - это моя жизнь. И я не вычеркну 12 лет музыки из-за какого-то диагноза». К фониатру я больше не пошла и, в конце концов, на полтора года забыла об этом разговоре. Но, видать, судьба тщательно корпела над тем, чтобы напомнить мне об этом разговоре, преподнеся мастерски выточенный сюрприз.
… Матушка Валентина пришла в ужас от известия про уход Виктории. Я же никак не могла понять, чего она так растревожилась. Ну, ушла одна, придет кто-то другой, а пока я попою сама, раз уж так вышло. Но прошло пару недель, а никто так и не пришел.
И тут я в полной мере осознала, что читать и петь на клиросе одной – это удовольствие не для слабонервных. После таких служб горло пекло так, словно мне в рот плеснули расплавленного олова. Я хрипела и могла только кивать «да» и «нет». Не знаю, сколько бы я так продержалась, но бросить всё и уйти в другой храм – это было равносильно предательству.
Настоятель делал всё, что мог, но очередь из певчих, желающих даже за деньги петь в маленьком вагончике на окраине города, все никак не выстраивалась.
Все дело в том, что певчих в Луганске в 2000 году было очень и очень мало, а уж регентов и псаломщиков и вовсе можно было пересчитать по пальцам. И когда, по благословению правящего архиерея, в Луганске стали массово открывать и строить храмы – все более-менее грамотные певчие, включая студентов музучилища и музыкального факультета, были мгновенно разобраны по клиросам.
А что я, студентка второго курса могла предложить старшекурсникам, с которыми вместе пела в университетском хоре: «Эгей! Я вот тут где-то чего-то пою… Кто со мной?» Ситуация казалась безвыходной.
Единственное, что меня поддерживало в тот момент – это оптимизм отца Василия и собственная некомпетентность. Я просто не знала, СКОЛЬКО ВСЕГО я должна знать и уметь. А матушка Валентина знала, поэтому все чаще вздыхала и качала головой.
Приходить на службу ко мне она уже не могла – рядом открыли еще один храм (читай, поставили еще один вагончик) и она, как Чип и Дейл, спешила на помощь туда. Но, как и прежде, она была рада видеть меня у себя дома, чтобы напоить вкусным травяным чаем и помочь разобрать очередную службу. «У меня есть на примете две сестрички,- сказала матушка мне однажды, - но они еще совсем дети, даже школу еще не окончили. Может, попробуете вместе?» Так в нашем храме появились Катя и Света.
Поначалу я, с присущим всем дипломированным музыкантом снобизмом, скептически отнеслась к новеньким – что они знают после музыкалки? Но, оказалось, что умеют они намного больше, чем я думаю. Они, пели в два голоса обиходные песнопения, прилично читали на церковнославянском, и так же скептически посматривали на меня. В общем, мы друг другу понравились!
Настоятель не стал мариновать их долгими смотринами, и свое первое вознаграждение девчонки получили сразу. По-своему разные – хохотушка с искрящимися глазами Света и более взрослая и сдержанная Катя – были в том возрасте, когда уже не дети, но еще и не взрослые. Как и все подростки, они жили эмоциями, и иногда между нами всеми разгорались прямо таки «африканские страсти».
Хотя спустя годы я могу с уверенностью сказать, что тогда мы очень дружили. Я много времени проводила у них дома. Вся обстановка в их маленькой двухкомнатной «хрущевке» казалась мне необычной. Первое, что поразило меня – были иконы: большие и маленькие, новые и совсем потемневшие от времени, вырезанные из газет и красивые деревянные – их было так много! Перед иконами горела лампадка, лежали молитвословы и просто разные книги.
Телевизора в доме не было.
«Мы его выбросили», - пожала плечами Катя.
«Поломался», - посочувствовала я.
«Да нет, он нам просто не нужен», - парировала Света.
«Ого, - я впервые встречала людей способных в здравом уме оттащить телевизор на мусорку, - а что же вы делаете по вечерам?»
«Много чего. Читаем, уроки учим, в шашки играем, кроссворды отгадываем. Люди же раньше как-то жили без телевизора?»
К моему удовольствию Катя и Света были так же увлечены клиросным пением, как и я. Мы педантично и старательно учили Осьмогласие: тропари, стихиры и особенно ирмосы. После таких тяжелых спевок всегда были чаепития. Я слушала их рассказы о воскресной школе при Никольском соборе, о Старобельском женском монастыре, в котором они много раз бывали. Все чаще и чаще возникало в разговоре «… а вот на Пасху».
Я натянуто улыбалась, но внутри меня все сжималось. Что же я буду делать на Пасху? Мне же надо будет не только самой петь, но еще и другим показывать? А я в своей жизни не то, что не пела Пасхальную службу, я даже ни разу не присутствовала на таком Богослужении.
Проблема была еще в том, что в нашем храме практически не было нотной библиотеки.
Теперь трудно представить, но это было время, когда мобильный телефон считался статусной вещью, а обладатель компьютера и домашнего интернета был практически миллионером. Сейчас при наличии хорошего принтера и интернета клиросную библиотеку можно собрать за сутки. В то время даже сделать ксерокопию на грязно-серой бумаге было довольно дорого.
Чаще всего ноты переписывали от руки. Печатные сборники были большой роскошью. Я до сих пор храню у себя ноты, подаренные мне разными регентами. По почерку и манере письма я безошибочно угадываю переписчика – вот эти аккуратные нотки-бублики писала Татьяна, а вот этот размашистый почерк и неровные тактовые черточки рисовала Марина.
Анатолий всегда педантично вырисовывал каждую нотку, и слова подписывал только по карандашом нарисованной полоске. У меня и самой выработался определенный стиль в переписке - ноты всегда только черным, а слова ярко-фиолетовым, чтобы сразу бросались в глаза. Переписывать приходилось много и быстро. Ни один регент в здравом уме и твердой памяти ноты надолго не давал.
Мое знакомство с некоторыми регентами Луганска заслуживает отдельного разговора. Меня, как Наташу Ростову, «вывела в свет» матушка Валентина. По-своему она понимала, что мне требуется больше знаний, чем она могла мне дать. «Ты ж нотная, а я нет, - сокрушалась она, - вот бы, тебя с Ирочкой познакомить. Как они поют, как они поют».
{От Дмитрия Сиверс. Все-таки, в наши дни утеряно какое-то волшебное чувство быть основателем, быть у истоков. Люди, начинавшие в 90-е годы вновь отстраивать клиросное искусство сродни апостолу, распространявшим веру у индусов. Дух был уникальный. Было больше чего-то такого...братского. Как будто ты член секретного ордена, древнего и могущественного, в котором его члены узнают друг друга по причудливо выписанным в воздухе тайным знакам}
Ирочкой она называла регента правого хора в храме, где сама служила псаломщицей. Но Ирочка пела только по праздникам и выходным, и встретиться нам было не судьба. Если бы в один прекрасный день, я не узнала, что Ирочкой матушка именует… моего преподавателя по дирижированию – Ирину Ивановну К.
Вот каким образом я попала в класс к единственному практикующему регенту среди всех преподавателей кафедры вокала и хорового дирижирования? В случайность я не верю. И это было, пожалуй, самое неожиданное знакомство, хотя к тому времени я уже год как была ее студенткой.
Как человек фанатично преданный музыке Ирина Ивановна пыталась даже из самого бездарного студента слепить дирижера-хоровика. «Ты поешь в храме? – обрадовалась и одновременно удивилась она, - это хорошо! А кто у вас регент?»
Отвечать было трудно.
Но я благодарна ей за то, что, скептически оценивая мои вокальные способности (…есть много других замечательных профессий, например, парикмахер… или продавец!), она не погасила во мне искру любви к хоровому пению. Наоборот, всячески поощряла и поддерживала меня.
Самым полезным я бы назвала знакомство с Мариной, регентом левого хора одного их центральных храмов Луганска. К ней я сунулась исключительно с рекомендацией от матушки Валентины, и вскоре поняла почему. Марина была человеком четким и конкретным, случайных людей к себе на клирос не пускала.
Оглядев меня сверху вниз, словно цыган лошадь на ярмарке, Марина одобрительно кивнула: «Там стой. Что непонятно - спрашивай». Непонятного было слишком много, но разъяснять мне «что да почему» было не в её правилах. Все сводилось к принципу – «делай так!». Запоминать надо было с первого раза и очень быстро.
Мне же казалось, что Марина умеет всё: спеть первым-вторым-третьим, да легко! При этом одной рукой тыкать чтецам в книгу, а другой доставать нужные ноты. Её «моторность» меня поражала, я тоже хотела научиться так легко и быстро давать настройку и переходить с гласа на глас. После занятий в университете я бежала на клирос к Марине, по будням службы у них были не редкость, чтобы смотреть, слушать и учиться.
Еще были знакомства с Татьяной, Светланой, Александром, Марией Ивановной. Еще были регенты, с которыми я не была знакома лично, но много слышала о них от своих однокурсниц…
Вполне логичный возникает вопрос: зачем я, как припадочная носилась по всем клиросам Луганска? Не проще ли было закончить регентское отделение или певческие курсы?
Конечно, проще. Но регентское отделение откроется при Луганском Богословском университете только в 2008 году (первый выпуск состоится в 2012). Вот и приходилось находить время между парами в университете, спевками и службами в своем храме, посещать чужие клиросы и доставать регентов-профессионалов.
В то время у меня складывалось ощущение, словно я существую в двух параллельных вселенных, хотя бы с точки зрения музыки. В одной я играла произведения Баха и Моцарта, вместе со студенческим хором и филармоническим оркестром исполняла «Курские песни» Свиридова, оперные сцены из «Алеко» Рахманинова, финал «Девятой симфонии» Бетховена и тому подобное.
В другой вселенной меня ждала «Иерусалимская» Милость мира и «Афонская» Херувимская песнь. Но я понимала, что не надо сейчас тащить на клирос сложные произведения, что для меня время Чеснокова, Туманова, Динева и Бортнянского еще не пришло. Что лучше чисто и аккуратно спеть обиход в два голоса, чем издеваться над прихожанами и настоятелем своими попытками исполнить партес.
Постоянные и продуктивные спевки со временем начали приносить свои плоды. У нас с девчонками стало получаться. Мы довольно благополучно пережили Рождество, Богоявление и престольный день Святой Блаженной Ксении. Настоятель воодушевился, он не оставлял попытки построить хоть и маленький, но каменный храм, взамен строительного вагончика.
Приход понемногу рос, появились постоянные прихожане. Можно было хоть немного расслабиться, но тут начался Великий Пост. Посыпалось отовсюду. Сейчас я понимаю, что состояние под названием «крокодил не ловится, не растет кокос» вполне себе нормальное. Что без искушений поста не бывает. Но для меня той, только входящей в духовную жизнь, происходящее казалось сплошным кошмаром.
{От Дмитрия Сиверс. Для меня великий пост и сейчас сплошной кошмар. Я перфекционист. Я люблю идеальное. Пара ошибок в разбивке тропарей за службу - и я начинаю терять настроение, ухожу домой без чувства выполненного долга. А если уж таких ошибок было много, я себя ощущаю просто предателем Христа и жестоко страдаю. А спустя какое-то время начинается "оно самое". Мысли - "а оно мне надо. Да похоже, тут только мне нужно хорошее пение. И вообще, похоже, меня все тайно ненавидят. Вон как глазищами сверкают в мою сторону. И о чем то шепчутся, когда я на них не смотрю. И вообще, похоже, не ценят и ездят на мне как на лошади. Да вообще пора отседова валить..." Знакомая тема? Здравствуй, здравствуй, Великий пост...}
Закапризничали Катя и Света, они очень уставали от долгих продолжительных служб, от медлительности отца Василия. Несомненно, на плечи двух девочек-подростков легла большая ответственность и нагрузка, и желание освободится от этой тяжести, было естественным. Клирос, что называется, «колбасило», подробности со временем забылись, но ощущение того, что перед Пасхой я могу остаться одна, осталось на всю жизнь. В довершение всего меня чуть не выгнали из университета.
Моего преподавателя по специальности не интересовали мои хоровые экзерсисы. Для нее важным было только одно: умею я играть на скрипке, или нет. Весной она запланировала несколько концертов ансамбля скрипачей, в котором я была ведущей во второй партии.
Мы несколько раз выезжали в соседнюю область, где выступали в музыкальных училищах. Последний концерт, самый важный для нее, был запланирован на первую неделю Великого Поста. Я честно предупредила, что я не могу.
«Тогда я тоже честно предупрежу, - услышала в ответ, - что в случае отказа ты не только вылетишь из моего класса, но и из университета. Выбор у тебя вполне простой»». На самом деле никакого выбора не было – я не могла подвести настоятеля, прихожан и своих девочек. На концерт я не поехала. Я пошла в храм.
Сколько в моей жизни будет еще таких пропущенных концертов, опозданий на работу, перенесенных юбилеев… Кто стоит на клиросе, всегда должен быть готов жертвовать своим личным временем и иногда личными интересами. С университетом, слава Богу, обошлось, я благополучно окончила его с красным дипломом в 2004 году.
Наступила Пасха.
К сожалению, свою первую Пасхальную службу я помню не очень отчетливо. Мы с девчонками так устали за Страстную, что заутреню пели осипшими и охрипшими голосами. Тут-то я и вспомнила свой поход к фониатру, ее диагноз и мой отказ от лечения. Шанс потерять голос был высок как никогда. С тех самых пор я перекладываю обязанности по чтению исключительно на отдельных людей. Певчие путь поют, а чтецы пусть читают… и всем будет хорошо.
{От Дмитрия Сиверс. Абсолютно верный подход. Я лично видел, как чтение на клиросе просто убивало прекрасные, чистые голоса в хлам, превращая нежный летящий с легкой вибрацией голос в осипший и крикливый - на всю оставшуюся жизнь!}
Хотя был один довольно запоминающийся случай. На Пасху возле каждого храма дежурил наряд милиции. Не знаю, по какой причине настоятель пригласил наш патруль в храм. Несколько бравых парней в форме сперва стояли, потом сидели, а затем, убаюканные нашим вкрадчивым пением, (громко уже не получалось), заснули.
И вот в самый пронзительный момент Богослужения, во время исполнения Херувимской песни, из угла «вагончика» донесся раскатистый многоголосый богатырский храп. Мои «маруськи» тут же высунули головы с клироса и захохотали. И было от чего: три взрослых мужика спали как младенцы друг у друга на плечах.
{От Дмитрия Сиверс. "Я бы не смог петь дальше"}
Наши бабульки-«одуванчики» не рискнули разбудить столь грозную охрану, и вся оставшаяся часть Литургии прошла в режиме перкуссии: посапывания, похрапывания, причмокивания и другого сложного аккомпанемента…
Когда Катя и Света сообщили мне, что собираются поступать учиться на регентов, я не удивилась, но и не обрадовалась. Учиться они планировали в Одесской духовной семинарии на регентском отделении, а значит, нашему маленькому содружеству наступал конец.
Но это был не единственный удар для меня –
Матушка Валентина уезжала из Луганска навсегда, и это была настоящая потеря. Она стала мне такой родной всего лишь за год. « Я очень вас люблю» - сказала ей, когда мы виделись в последний раз, и это была сущая правда. Я снова оставалась одна.
Когда после вступительных экзаменов мои певчие вернулись воодушевленные поступлением, я искренне считала, что пока они в Луганске, мы попоем еще вместе на клиросе. Но они, к сожалению, думали по-другому. «Нам нельзя петь, преподаватели сказали, что пока голоса не поставлены – лучше этого не делать», - сказали они вдвоем.
И остались стоять в храме, пока я на клиросе одна пела и читала. Мне было невыносимо обидно. И раньше, чем расплакаться, я подошла к своим девочкам и попросила уйти. Мы не ругались, не сказали друг другу ни одного обидного слова, но нашей дружбе пришел конец.
Сейчас я думаю, что все было правильно – Света и Катя выросли, они хотели большего, им нужно было двигаться вперед. Но тогда я этого не понимала, и провожать их не пришла.
Храм наш понемногу строился…
Надо было жить дальше…
Певчий будет петь на небесном клиросе...