ЧТО ЛУЧШЕ - ЗНАМЕННОЕ ПЕНИЕ ИЛИ ПАРТЕС?

По моей спине стекают струйки холодного пота. Я взволнован и ощущаю тихий холодок опасности. Еще бы, ведь я покусился на святое! Я посмел сравнивать несравнимое, вступил в битву легендарных регентов, которые спорят, что же все-таки лучше, знаменное или партес! Воистину, я ощущаю себя дерзким парубком, в одиночку зашедшим в бандитский квартал Чикаго и зычно рыкнувшим "а ну, кто там попрятался, выходи на бой".

В памяти оживают детские воспоминания времен СССР, когда мы с компашкой 13-тилетних подростков слонялись по городу, время от времени натыкаясь на такие же компашки. Помню, тебе задавали вопрос "Ты из чав или какав" (ну или что-то подобное). Правильный ответ вызывал одобрительное похлопывание по плечу. Неправильный - требовал ради сохранения чести вступить в драчку. Эх, это были наивные и смешные времена. Мы, будучи еще детьми, уже тогда стремились поделиться на два малопонятных нам самим лагеря, единственное отличие между которыми было лишь в наименовании.

Впрочем, и сейчас люди, даже будучи изрядно повзрослевшими, поддаются на детские шалости. Я люблю колу, а он - пепси. Я покупаю только Apple, а он - только Android. Я езжу только на немецких машинах, он же - признает только "японцев". Дуализм мира проявляется в самых разных системах потребления.

Но вот ведь в чем заковыка...

Наш разговор, зашедший за животрепещущую тему знаменного и партеса, совсем иной. Ибо не смотря на кажущуюся похожесть противостояния Apple или Samsung, знаменное пение и партес не являются конкурирующими стандартами. Ситуация намного тоньше и имеет глубокие психологические и отчасти даже богословские корни.

Коллапс времени

Даже вполне кошерные с точки зрения солидности физики заявляют - скорость течения времени постепенно ускоряется. Наши дни текут слегка быстрее, чем в древности. Мир разгоняется и разгоняется в своей спешке к финишной энтропийной черте, за которой наступает мрак и космическая тишина осиротевшего вакуума. Вселенная стремится к распаду, вовлекая нас в свою бытийную летопись.

Древность... Это слово пахнет чем-то спокойным и могучим, как воды Дуная, и основательным, как могучий дуб в три охвата. Это время, когда никто никуда не спешил. Ибо мир был слишком прост и не требовал спешки, наслаждаясь своим патриархальным неторопливым и основательным укладом.

Часто мы с трудом осознаем, насколько наши предки жили не так, как мы. Мы все в обязательном порядке учились в школе целых десять лет и все наше детство прошло за школьной партой. А юные жители тех времен проводили босоногое детство в поле, на рыбалке, да на покосе с отцом. Простые и основательные разговоры и фразы сводились к простым и понятным каждому крестьянину темам. Будет ли урожай, уродится ли картошка и рожь, хороша ли Дуняша и пойдет ли она за меня, да пошлет ли нам Господь еще детей.

В мире, не обремененном грамотой, вечера проходят за неспешными разговорами и молитвой, а утра - в поле на работах. И по вечерам на завалинке рождается неспешная и тягучая, как сама жизнь простеца, песня - о радостях и горестях, о счастливом и не очень. В мире, не знающем телепередач и сетки телевещания, рождающаяся в сердце песнь не могла быть быстрой и суетной, проживая свою музыкальную трепетную жизнь вместе с закатом и рассветом. Бесстрастные, но идущие из глубины души ноты убаюкивало само заходящее за горизонт солнце.

Такова была их музыка, таковы были и их простые, неспешные и суровые судьбы.

"Бог мне прибежище и сила..."

Простой мир того времени не любил пафоса. Кичу с его пышными одеждами негде было пристроиться, будучи заморским гостем, не вовремя пришедшим в горячую посевную или уборочную страду. Наши далекие братья весьма просто воспринимали мир - выжить, да Господу Богу помолиться.

"Бог мне прибежище и сила" - этими словами дышало и жило простое, но такое целостное в свое простоте сердце. Конечно, я не готов романтизировать и причесывать под одну благочестивую гребенку самых разных людей. Хватало и разбойников с большой дороги, умевших залихватски свистеть куда лучше, чем молиться. Были и жестокие служивые, и излишне хваткие и жадные купцы.

Все было.

Да только не рождаются в наши времена такие гиганты духа, как Серафим Саровский или Сергий Радонежский. А в те времена даже обычные богомольцы, да благочестивые паломники были в порядке вещей. Простота мира не заслоняла от людей Бога, наглядно показывая, где работа "живота ради", а где - воистину "единое на потребу".

И потому даже рядовой прихожанин того времени для нас был бы чуть ли не святым. Ибо сложность нашего мира покрошила да нарезала мелкими ломтиками наши души, чтобы приготовить из нас хорошо приправленное демократией безвкусное рагу.

А еще эти люди умели молиться. Молиться до слез. Молиться так, что весь мир вокруг застывал в трепетном ожидании, не смея тревожить излишней суетой глубокий духовный мир простых с виду людей. Благодать, разлитая в воздухе, дарованная за теплую и искреннюю веру, давала возможность проживать молитву как собственное дыхание, трепетно созерцая каждую секунду этого состояния.

Просто представьте.

Закончена посевная и стоит труженик пашни в сельском храме. Сердце возносит горячие молитвы к Господу Богу, моля и о здравии детишек и о хорошем урожае. Тихо мерцают золотые огонечки свечей, загадочно и таинственно освещая строгие лики святых на древних иконах. И - звучит знаменное пение.

Знаменное пение

Горячая молитва наполняет сердце благодатью и душа застывает, не желая, чтобы это мгновение когда-нибудь закончилось. Нет, не музыкальное неразумие заставляло предков бесконечно тянуть слога в распеве, а жажда растянуть и трепетно прожить вместе с братьями по вере удивительную ткань божественной службы, впитывая каждый глоток мгновения как живительную росу.

Эти люди, рожденные рядом с церковью, в церкви возраставшие и умиравшие, в совершенстве знали богослужебные тексты. И потому не нуждались в хорошем и наглядном произнесении слов. Слова были им известны. Они были на несколько ступеней выше нас, ибо их интересовали уже не слова, они с трепетом ждали прихода Святого Духа в освещенное мерцающим живым светом пространство Храма. И - они умели ждать.

Не оттого ли и сейчас на святом Афоне службы идут по 8 часов, ибо знаменитый "терирэм" в византийском распеве (случайные слоги, которые могут распеваться несколько минут подряд) преследуют абсолютно ту же цель. "Хорошо нам зде быти" - говорят монашеские сердца, и под эту задачу подстраивается и пение, никуда не спешащее и деликатно дающее возможность богомольцу самому выстроить трепетные и глубокие отношения со своим Творцом, через молитву, идущую своими словами от сердца.

Благодать в дефиците...

Я помню, в детстве был в удивительном месте. Это был деревянный домик при церкви в Горно-Алтайске. Небольшой и скромный, он служил и трапезной и гостевой избушкой. Стоял он прямо во дворе храма и обладал какой-то совершенно уникальной атмосферой. С одной стороны, он был носителем образа "домика в деревне" из рекламы одноименного молока, где добрая бабушка наливает парное молоко из деревянной крынки.

Но главное - в домике был удивительный, потрясающий иконостас из древних икон в углу, к которому был придвинут большой древний дубовый стол, покрытый тканью и на котором гладилось облачение. Запахи дерева и старины будоражили мое детское воображение, окрашивая обстановку в атмосферу предновогоднего волшебства.

Я до сих пор помню удивительную благодать этого места. В те времена в этом домике шла настоящая молитва истинных исповедников веры Христовой, ведь иной и не могла быть вера людей в безбожные советские времена. Нужно было и мужество и готовность страдать, чтобы сохранить и иконы, и молитву в этом месте.

На что похожа подобная благодать?

Как будто ты входишь в жаркое, святое пламя. Попав в него, ты испытываешь необычное возвышенное воодушевление некой особо благородной природы. Люди, окружающие тебя в этом месте, могут быть просты внешне, но за счет наполняющего их жаркого святого огня начинают тебе казаться тайными королями и королевами. Ты смотришь на их простые лица, и несмотря на кажущийся неказистый вид испытываешь по отношению к ним и интерес и любовь и желание с ними быть, воспринимая их как пламенных друзей и братьев.

А взгляд на те иконы и вовсе заставлял в трепете опустить глаза, украдкой вновь и вновь посматривая на чудные образа. Твои небесные старшие братья строго смотрят на тебя, их чистые благородные лики как живые внимательно наблюдают за тобой. Ты - не один. С тобой самая грозная, но и любящая сила во вселенной и ты сладко засыпаешь на древней кровати под заботливыми взглядами с икон.

Наверное, так чувствует себя ребенок в утробе матери - в тепле и заботе, ощущая ее тепло и любовь. И так же чувствовал себя и я в том удивительном, полном благодати месте.

Увы, но времена идут, и старинном домику не нашлось места рядом с современными кирпичными постройками. Избушку снесли, выстроив на его месте современное кирпичное строение, безусловно более красивое и просторное, но утратившее "то самое нечто" - таинственное и сокровенное чудо....

Наши храмы и наши судьбы отчасти похожи на судьбу этого древнего домика. Из нашей жизни ушла ламповая теплота, ушел живой огонь Святого Духа. Мы - духовные сироты, слишком редко переживающие удивительный и жаркий огонь прикосновения Благодати - возвышающей и облагораживающей. Из духовных мы стали душевными. И даже это дается нам с трудом.

Уважение к инвалидности

Вот чего не отнять у нашего времени, так это уважения к инвалидам, больным, и прочим недееспособным людям. Это правильно, это хорошо. В каком-то смысле это существенный прогресс социальной ткани общества.

Мы все - слегка инвалидны в духовном смысле. Наши мысли и дела скачут как дикие кони в прериях, не давая отдохнуть ни сердцу ни душе. Медики с их статистикой смертности от сердечно-сосудистых заболеваний полностью подтверждают - современный человек много нервничает, и редко когда остается наедине с собой. Мир более не предоставляет такую роскошь, и возможность философски углубиться в себя поставляется лишь опционально для людей премиум статуса.

Какое уж нам знаменное пение, если мы более не можем похвастаться спокойным, созерцающим Бога внутренним миром? Правильно говорят святые - чтобы петь знаменное, надо и жить "знаменно". Сиречь - глубоко, вдумчиво, без спешки. Знаменное пение очень быстро обличило бы наш изрядно обмельчавший внутренний мир, в котором для молитвы требуются музыкальные костыли.

Партес не соперничает с знаменным пением. Он нам просто необходим, как необходим инсулин человеку, чье тело более не может перерабатывать глюкозу самостоятельно. Мы в общей своей массе более не можем выдержать неземную высоту знаменного пения, ибо не пение само по себе высоко, а просто знаменное пение нужно лишь при никуда не спешащей глубочайшей молитве.

Мы разучились неспешно молиться. Как и положено в захваченном в кольцо осажденном городе, подвергающемся регулярным и беспощадным бомбежкам, наши цели весьма утилизировались. Нам уже не до высокой благодати. Хотя бы краюху духовного хлеба... Хотя бы душевную эмоциональную радость от красивого пения получить и то - слава Тебе, Господи...

В мире, где люди соперничают рингтонами на сотовых телефонах, настоятели меряются красотой хоров. Это - нормально для нашего века. Ибо не мы такие - мир таков. И цепляясь за идею знаменного пения, мы можем проявлять некую профессиональную бестактность врача, заставляющего хромого бежать стометровку.

Наша задача как певчих - размягчать сердца и помогать людям находить путь к Богу. Мы - на войне, и здесь в цене голая эффективность. Раз в настоящее время с его спешкой и отсутствием глубины людям больше помогает молиться партес - мы будем петь партес. Если в монастыре мы можем позволить себе знаменное пение - мы будем стараться в монастырях прививать именно такое пение.

Не смотря на засилье партеса, я искренне верю, что знаменное пение мы не забудем, сохранив его как бесценный пласт нашей духовной культуры, напоминающий нам о том, какой духовно глубокой когда-то была жизнь наших предков.




Певчий будет петь на небесном клиросе...