В предыдущей части регент Светлана Курило в своих воспоминаниях рассказывала о своем певческом и регентском пути. Пройдя через несколько хоров, Светлана вместе со своим мужем попала под каток гос. аппарата, который активно боролся с религией и всеми ее проявлениями. Светлану увольняют с работы, певчие ее хора под прессингом, поступают странные угрозы от неизвестных людей...Автор решается поступать на регентское, но - ее не вызывают на экзамен (хотя обещали это сделать), в итоге Светлана просто пропускает экзамен и пытается добиться правды у ректора...Но - он "уехал во Францию". И только контакт с истинным старцем Лавры Наумом ставит все на место. И Светлана все-таки попадает на прием к ректору...

Продолжаем удивительную хронику...




Проницательные глаза владыки проникали в мою душу, как рентген. Я просто и прямо сказала, что меня не вызвали на экзамены в регентский класс. ОН попросил секретаря принести мои документы. Через несколько минут Мария принесла довольно объемную папку, из которой виднелась газета Правда со статьей « Що защебече Божий соловейко?». Мне стало понятно, почему меня не вызвали на экзамены. Постарались наши недремлющие «друзья-кагебисты».

Ректор просмотрел все бумаги(, как их было много на мое удивление, что еще там было написано можно только себе представить) и испытующе посмотрев мне в глаза спросил: « А вы что очень хотите учиться у нас?». Я ответила, что очень хочу. Он написал « зачислить в регентский класс МДА» и сказал подойти к отцу Макарию, начальнику регентского класса.

Таким чудесным образом в одночасье я стала студенткой регентского класса. С тех пор никогда не сомневаюсь в силе благословения, потому что в те времена попасть человеку с высшим образованием в духовное учреждение было практически невозможно.

Училась я на экстернате, нельзя было оставить хор и детей. Музыкальные предметы не вызывали никаких трудностей, все силы отдавала литургическим предметам. Глубокий след в душе оставили лекции замечательного и всеми любимого преподавателя Бориса Николаевича Пушкаря ( ныне Владыко Петропавловско-Камчатский Вениамин).

Очень часто по вечерам он устраивал религиозно-научные лекции с видио. Люди шли с большим энтузиазмом и духовным подъемом на эти вечера. В те времена это было живое слово о вере, о Боге, Сколько радости приносили всем эти встречи. Низкий поклон Вам, дорогой наш Борис Николаевич.

Учеба в регентском стала для меня одним из самых светлых и счастливых воспоминаний жизни. В это время у меня появился духовный отец, Молитвами отца Платона наш хор выдержал все духовные испытания. Очень часто приходилось приезжать в Лавру, каждый месяц, а то и чаще мы с Ириной или с кем-нибудь из хористов приезжали в Загорск. Какой дух царил в Лавре в те времена! Не знаю почему, но сейчас нет ничего подобного. Любовь и духовность витали в воздухе, что-то поднимало и отрывало тебя от земли, как только ты переступал порог Лавры.

Хор Отца Матфея гремел во славу Господа, Мы любили монашеских хор отца Матфея, Духовная бодрость, народность, сила русского духа производило сильное впечатление. Могучая, непобедимая Русь, цельность и простота русских характеров слышались в пении этого мощного хора. Смешанный хор не производил никакого впечатления. Мы старались попадать на службы, когда пели монахи и семинаристы.

С Батюшкой Матфеем мы очень подружились, всю жизнь нас связывала невидимая нить теплой нежности и взаимоуважения. Называл меня он « Мормылиха», считал, что я переняла его дух исполнения и строгость, большую ответственность перед церковным послушанием. Часто передавал шоколадки. Вечная и светлая ему память, великому труженику на ниве Господней.

Позднее, когда приходилось выступать с нашим хором с очень ответственными концертами в Москве в таких известных залах как Колонный зал Дома Союзов, Рахманиновский зал, Музей им. Глинки и мн. Др, я ловила себя на мысли, что совершенно спокойная, ни капельки не боюсь, хотя в зале присутствовали такие корифеи, как Иван Козловский, Л.А. Никольский, С.З. Трубачев и многие знаменитости.

Но на службах никогда не бывала спокойной, какой-то внутренний огонь сжирал меня. Никаких шероховатостей, неточности в интонации, формальности я не терпела. Была резка, непреклонна, меня очень боялись хористы. Отец Матфей рассказывал то же самое. На службах он становился зверем, а на светских выступлениях никогда не волновался. Может из-за этого сходства называл меня Мормылихой.

Частые поездки в Лавру напитали нас духовной силой, я поняла, что пение в храме всецело зависит от внутренней жизни, без постоянного молитвенного делания ничего не получится. Батюшка Платон благословил выполнять довольно объемное правило с поклонами. Многих хористов я познакомила с батюшкой, и они стали его духовными чадами, все старались молиться, кто как мог. Вновь приходящих в хор ребят крестили, кто был некрещеным.

По прошествии многих лет горжусь своим замечательным крестником Отцом Александром Лобановым. Пришел он к нам однажды на репетицию еще девятнадцатилетним мальчиком, студентом дирижерского отделения консерватории. Мы репетировали концерт Бортнянского «Вонесу Тя, Боже мой» на Вознесение. Саша слушал внизу. После репетиции он очарованный пением поднялся на хоры.

Оказалось, что он не крещеный, папа у него партийный, работает директором школы. Молодой человек сказал, что хочет петь у нас и с радостью согласился креститься. Так он стал моим дорогим крестником Александром Первым. Затем у меня появится Александр Второй, тоже из моих хористов. Вот так воздействует церковное пение на души людей!

Теперь Саша служит в Курской епархии, он священник, руководит архиерейским хором.
При встрече теперь вспоминает: «Случайно зашел в храм, услышал, как мамка поет и навсегда остался служить Господу». Какая ответственность возлагается Господом на певчих, а особенно на регентов. Можно своим пением привести человека к вере, а можно… страшно подумать. (информация к размышлению).

Постепенно хор превращался в одну сплоченную семью, один духовный организм.

Случайные люди долго не задерживались. Господь сразу открывал их внутренний мир, что-то происходило, кто проявлял неоправданную агрессию, кто начинал петь невыносимо грязно или грубо, у кого складывались обстоятельства жизни так, что они покидали хор. Но я помню каждого человека, побывавшего в нашем хоре. За каждого вновь приходящего просила молиться своего духовника, Владыку, монахинь с нашего харьковского монашеского подворья.

Хочется сказать несколько теплых слов об этих скромных подвижницах. Жили они в маленьком частном домике на Москалевке, были прихожанками нашего храма. Это была маленькая монашеская община.

Сколько им пришлось пережить!

Они помнят Владыку Онуфрия, мученика за нашу Православную веру, ныне канонизированного. Рассказывали о его последних днях перед его Голгофой. Жила с ними слепая прозорливая матушка Митрадора. Эта подвижница проводила целые дни в молитве. Лежит бывало и с кем-то разговаривает. Матушка Агния спросит ее: «С кем говорите, матушка?». А она в ответ: « так вот чуть не попал под трамвай». Это она своими духовными очами видела, кому грозила опасность и вымаливала этого человека. Один Господь знает, сколько людей обязаны этой тайной подвижнице своим спасением.

Мы любили приходить в гости к нашим милым матушкам. Там отдыхали душой и сердцем. Пламенеющая духом красавица матушка Агния окружала нас заботой и невероятной любовью. Всегда веселая, бодрая духом, с небесно-красивыми черными огромными лучезарными глазами могла одной шуткой вывести мятущуюся душу из ада сомнений, уныния и тоски. Сколько простых, задушевных рассказов выслушали мы, сидя за чаем с вареньем под тюлевыми ручной работы белоснежными занавесочками.

Они рассказывали о своей жизни и жизни тех людей, которые сейчас причислены к лику святых, так просто, будто все так и живут везде, а иначе и нельзя. Рассказывали о последних днях монахинь наших харьковских монастырей.

Особенно врезался в память рассказ, боюсь ошибиться в названии монастыря. О том, как ночью пришли служители сатанинской власти уничтожить всех монахинь и закрыть монастырь. Вырыли котлован, загнали всех матушек и послушниц в него и стали зарывать живьем, Сделав свое подлое дело, до самого утра катались по умирающим под землей женщинам. Долго доносились стоны и пение молитв из живой могилы.

Одной шестнадцатилетней девочке-послушнице в суете удалось скрыться от этих уродов в лесу. Она видела и слышала все, что происходило. У нее не хватило сил выйти и принять мученическую смерть вместе со своими сестрами. До конца своей жизни она каялась и плакала о своем малодушии. Жизнь ее превратилась в сплошное покаяние. Одно как-то утешало ее, что Господь провиденциально оставил ее в живых быть свидетельницей беззаконных деяний служителей дьявола.

Сколько безымянных мучеников молится перед престолом Господним за нас грешных. Ты Сам, Господи ведаешь их святые имена.

Матушки-монахини мягко и ненавязчиво рассказывали, как пели в монастырях, какие роспевы, какие песнопения особенно настраивают на молитву. Постепенно я начинала понимать как именно надо петь в храме, что не все принятые и любимые песнопения подходят для богослужения. Постепенно поняла, что чисто знаменное пение не подходит для смешанного хора, в этом мнении меня утвердил Владыко.

Однажды, приехав из очередной поездки в Москву, где я познакомилась с Отцом Товией регентом Данилового монастыря и была просто влюблена в пение его замечательного хора ( хочу сказать, что после отца Товии ничего подобного в Даниловом монастыре не появилось, и современное пение этого хора оставляет желать лучшего), я с увлечением предложила Владыке создать в нашей епархии мужской хор и петь только знаменным роспевом.

Владыко, с присущей ему корректностью сказал, что пение смешанного хора гораздо богаче по краскам и возможностям, а знаменное пение подходит для монастырей, где службы могут длиться долго, а для приходских храмов лучшим остается звучание большого смешанного хора.

Пришлось искать компромиссы. И Господь надоумил. Наши русские композиторы-синодалы делали авторские обработки знаменного роспева, как бы одевали его в гармоническую шубу, роспев сохранялся, но был пригоден для исполнения смешанным хором. Прочитав Труд Гарднера о Православном пении, я утвердилась в этом мнении.

Теперь я стала искать песнопения авторов, писавших в этом направлении.

Репертуар хора пополнился песнопениями композиторов синодальной школы таких как Кастальский, Никольский, Чесноков, Смоленский и др. По началу новое звучание приняли в штыки. Регент малого хора Павел Родионович после службы говорил нам: «Ну что опять сегодня начесночили». Это означало, что спели Чеснокова, или: « В бочку меда добавили ложку дегтя».

Это если пели что-то знаменное. Приходилось постепенно приучать прихожан к новым церковным песнопениям. Роптали, даже оскорбляли нас, но мало-помалу привыкали. В конце концов от старого привычного репертуара хора мало что осталось. А этот репертуар состоял из произведений композиторов весьма далеких от понимания церковного пения. Многие произведения были трехдольные, напоминали менуэты или приятные ариозо из итальянских опер.

От этих шедевров нам пришлось отказаться. Остались только несомненно высоко художественные песнопения таких авторов как Бортнянский, Ведель, Дегтярев, Турчанинов и др. Когда сейчас многие регента-недоучки высказывают мнение о том, что нельзя исполнять «Покаяние» Веделя, Что это оперная музыка, мне хочется, чтоб они послушали как пел это песнопение наш хор.

Ничего от оперного пения там не услышишь.

Так же - и потрясающие душу «На реках Вавилонских» этого же автора.

Когда на одном концерте в органном зале мы пели эти песнопения, как раз это был Великий Пост, рядом с Владыкой сидел уполномоченный по делам религии. Не стоит рассказывать, что это были за люди, работающие на таких должностях, Так вот, слушая наше пение, этот человек стал вдавливаться в кресло и ужасно потеть.

Об этом случае нам рассказал Владыка, Такое потрясающее впечатление произвели эти покаянные песнопения Великого Поста. Все можно спеть молитвенно, нужно понимать, о чем поешь и постараться донести смысл до молящихся, тогда достигнешь нужного результата. А можно и знаменный роспев спеть по- оперному, пестрыми тембрами, без молитвенной сосредоточенности, громко, формально и т.д.

Постепенно наш репертуар пополнялся новыми шедеврами. Достали ноты Всенощной Рахманинова, выучили, стали петь многие номера во время Богослужений. Мечтала исполнить целиком, но небольшой состав хора не позволял спеть песнопения с большим количеством голосов. Шла постоянная борьба со старостой Василием Андреевичем и бухгалтером, я просто вымаливала всеми способами каждого хориста.

Мало-помалу хор рос.

Важной вехой на пути нашего развития было мое знакомство с сыном нашего замечательного церковного композитора Александра Николаевича Никольского Львом Александровичем. Это был последний из могикан нашего хорового искусства. Будучи глубоким старцем ( Льву Александровичу было за восемьдесят ), он сохранил светлый ум, цепкую память, юношеский блеск в глазах, когда разговор касался церковной музыки. Его благородство и тактичность заставляли общающегося с ним человека становиться чище и добрее.

Прослушав записи нашего хора, Лев Александрович доверил мне святая святых для него – рукописи своего глубоко почитаемого отца . Это была Литургия Иоанна Златоустого. Мы решили ее выучить. Сейчас удивляюсь своему дерзновению, как не побоялась взяться за это дело, ведь совершенно не представляла, как это должно звучать. До нас эти песнопения не исполнялись.

Запись нашего хора:
<< Скачать ноты (PDF)


Хочется сказать об этом времени. Наступала перестройка. Русская Православная Церковь готовилась праздновать 1000- летие Крещения Руси. Владыка пригласил Володю ехать на празднества от мирян. Кагебисты ополчились с новой силой. Звонки участились, угрозы и шипения в трубку приобретали навязчивый характер. Нервы сдавали. Но молитвы близких подкрепляли духовные силы.

К этому времени я закончила регентский класс. Училась я там всего один год. Сдала все на пятерки. Теперь я стала легальным регентом с духовным образованием. Но это не останавливало наши власти. Преследования и духовный шантаж не прекращался.


Но все-таки некоторое послабление чувствовалось. Это выразилось в том, что нас благословили давать концерты. Это были первые опыты духовного просвещения людей. Выступали мы в ДК, Органном зале ( Успенском соборе г. Харькова), в оперном театре, сейчас даже не припомню, где еще. На всех концертах присутствовал Владыка и уполномоченный по делам религии. Какое это было замечательное время!. Все хористы пламенели сердцем, у всех блестели глаза, мы чувствовали себя проповедниками нашей веры.

{От Дмитрия Сиверс. "Правильно чувствовали. Вы ими и являетесь. Музыкальными апостолами и исповедниками веры. Аксиос."}

Как звучал хор!

Старые записи, сделанные с последних рядов органного зала на обычный диктофончик вызывают мурашки. Душа взмывает горе. В зале не улавливается ни один шорох. Будто людей нет, и мы поем одни. А зал был битком набит, все проходы были заполнены стоящими, билетов достать было не возможно.


До сих пор многие старые знакомые вспоминают эти концерты как самое прекрасное, что удалось услышать в своей жизни. Мои преподаватели из консерватории подходили после концертов и восхищались нашим исполнением и интерпретацией. « Всех хористов мы знаем, кто поет в оперной студии, кто в оперном театре, кто в оперетте, ничего особенного там не замечали, а ваш хор потрясает, в чем тут секрет?!».

Приблизительно такие слова нам говорили потрясенные слушатели.

А секрет был в том, что все понимали, что без Божьей помощи ничего не получится. Об этом на каждой службе и спевке я напоминала. Учила относиться к службе, как к самому главному событию в жизни, все стояли, я не разрешала на клиросе даже присесть, все читали постоянно Иисусову молитву.

Помню, у Петра Петровича был приступ радикулита, он от боли обливался потом, но стоял опираясь на стул и пел. Люсенька получила путевку в санаторий и уехала на лечение, но понимая ответственность перед концертом, прилетела на самолете на концерт, спела и улетела обратно.

Молодые девочки студентки консерватории Юля Шашло, Марина Сударкина и др. рисковали, выступая перед открытой аудиторией, их могла сразу отчислить из консерватории. Им приходилось надевать парики, гримироваться под пожилых дам, чтоб сидящие в зале профессоры и преподаватели их не узнали. Если экзамен совпадал с важной службой, шли на службу, пропуская экзамен, и Господь чудесным образом устраивал так, что все проходило замечательно: они получали автомат или спокойно сдавали экзамен или зачет в другой день.


Вот такое отношение к церковному делу выработалось в нашем хоре.

Перед каждым концертом мы кадили ладаном в зале, пели молитвы, тропари, призывали на помощь Святых, Богородицу, Духа Святаго, никогда не надеялись на свои силы, и все проходило просто замечательно. Владыко был очень доволен нашей концертной деятельностью в Харькове и когда появилась возможность поехать в Москву на первые фестивали духовной музыки, он благословил нас участвовать в них, где мы выступали с неизменным успехом.

Плакаты с фотографией именно нашего хора украшали улицы столицы, я думаю потому, что все наши девушки были одеты по-православному в белых шарфиках, а ребята – в черных подрясниках. Подрясники и белые кофточки с черными юбками шили мы сами: Юля Шашло сшила кофты, я – подрясники. В целом хор смотрелся хорошо.

Вспоминается один концерт в Рахманиновском зале. По правилам фестиваля можно было спеть определенное количество песнопений, сейчас точно не помню сколько. Когда мы спели, а пели мы всегда с огромным воодушевлением, у многих хористов глаза были наполнены слезами, зал взорвался аплодисментами.

Мы ушли, но овации не прекращались.

По правилам мы не имели права петь на бис. Стали объявлять следующих участников фестиваля, но зал не прекращал рукоплескать, не давая выступать следующему хору. Это продолжалось довольно долго. Поняв, что мы больше не выйдем, большинство зрителей покинули зал со словами: «После этого хора не хочется слушать больше никого, не хочется портить впечатление».

Во многих известных журналах были напечатаны статьи о наших выступлениях. И. Козловский восхищался нашим исполнением украинских рождественских колядок. Он написал, что такое задушевное исполнение колядок вернуло его в далекую молодость, когда он сам пел их, восхищался высоким профессионализмом хора и духовностью исполнения всех песнопений.

Столь лестные отзывы о наших выступлениях нисколько не вскружили мне голову. Я чувствовала огромную ответственность и все больше предъявляла требований, прежде всего к себе, а потом к ребятам. Приоритеты оставались за службами. Концертные выступления были второстепенными для меня.

Очень важным событием для нас стала запись Литургии Иоанна Златоустого А.В. Никольского. Я познакомилась с Натальей Владимировной Диваковой, Анатолием Иннокентьевичем Шатовым и с другими сотрудниками Издательского отдела Патриархии. Послушав наши записи, Наталья Владимировна предложила сделать запись. Это было просто чудо, т.к. она решила записывать нас бесплатно, но с тем условием, что дорогу и пребывание в Харькове оплатим мы.

Вернувшись в Харьков, мы с Володей пошли к нашему Владыке Иринею за благословением на запись. Владыко заинтересовался этой идеей и благословил делать запись. Все расходы он взял на себя.

В июне 1990 года Дивакова, Шатов и Сережа приехали к нам. Какое это было счастливое время! Мы всем хором ездили отдыхать в лес на пикник, пели там, играли в волейбол, вели духовные беседы. Все хористы были счастливы. Нужно сказать, что поездки на природу всем хором не были каким-то редким явлением. Довольно часто мы со всеми детьми, Отцом Виктором Догадаевым, его семейством и многими друзьями хора выезжали в наш любимый лес в Безлюдовке или Хорошево, где веселились от всей души.


Дети Леночки Тнатаровой, Танюша Пети Стельмаха, Дети отца Виктора, мои Света с Володей очень дружили. Лена придумывала интересные игры, Маша Танатарова учила всех рисовать. Старшие воспитывали младших. Это была настоящая дружба, которая осталась на всю жизнь.

Запись Литургии проходила по ночам. Наш храм стоит на перекрестке трамвайных путей, а трамваи ходят очень шумно и часто. Даже ночью почти каждые 10 минут с какой-нибудь стороны появляется трамвай, его слышно за несколько километров, ночью это особенно ощутимо. Начинается вибрация, гул, которые сразу улавливают микрофоны, и запись прекращается.

Какое это было мытарство!

Только настроишься, начинаешь петь, и вдруг гул. Все прекращается. Писали крошечными кусочками несколько ночей. Это было невероятно трудно. Петь молитвенно, возвышенно по заказу невозможно, а нам приходилось настраиваться на маленькие кусочки, не теряя одухотворенности исполнения. На вторую ночь записи приехал Владыка. Мы записали все его возгласы. Он удивился, что приходится так мучиться. И его останавливали бесчисленное количество раз.

Наталья Владимировна сказала, что такой записи у нее никогда не было. С таким трудом мы работали несколько ночей. Я не была довольна качеством записи. На службах и концертах исполнение было гораздо лучше. Когда поешь целиком, сохраняется дух песнопения, цельность Но что мы могли изменить.

Враг борется против всего светлого и настоящего.

Одно утешало, что если запись производилась с таким трудом, значит она чего-то стоит, Врагу это не нравится. Владыко всегда утешал меня и говорил, что если день прошел без скорбей и нападок врага, значит этот день прожит даром.



Много позднее, когда удалось издать Литургию, и очень многие люди со всего мира стали присылать благодарственные отзывы о нашем исполнении, я успокоилась. Значит не зря мы записали эту чудесную музыку. Особенно запомнилось письмо из Голландии от пастора директора музыки, как было написано на конверте. Он писал, что ничего подобного не слышал, он хорошо знает русскую музыку и многие хоровые коллективы России, но ни с одним из них наше исполнение он сравнить не мог.

Приглашал наш хор приехать к нему, где можно записать многие произведения русской духовной музыки, предлагал гастроли по западной Европе, спрашивал, есть ли у меня своя студия звукозаписи. Был удивлен, что Православная музыка может быть такой прекрасной. Это письмо мне передали, когда я уже жила в Струнино, и у меня кроме нищеты ничего не было. Даже ответить ему мне не удалось, начались мытарства перестройки….

Лев Александрович Никольский был очень доволен исполнением Литургии. Говорил, что именно в таком стиле исполнял свои произведения его отец, и нам удалось прочувствовать стиль. Я удивлялась, т.к. все делала эвристически, даже не уча партии и не играя партитуру на инструменте. Помолюсь и начинаю работать с хором. Мысленно просила автора наставить, как бы он хотел, чтоб звучало. Видно Александр Николаевич принимал участие в нашей записи.

Несколько позднее лев Александрович доверит мне исполнить Всенощную своего отца. Но эту чудесную партитуру мы запишем уже с другим хором, хотя некоторые хористы их Харьковского хора приедут ко мне в Александров и примут участие в записи.

Лев Александрович пригласил нас исполнить Литургию в музее им. Глинки. Это было первое исполнение этого произведения . Мы с большим воодушевлением пели, в зале присутствовал Лев Александрович с родственниками композитора. Всем очень понравилось это произведение. Наш хор стал первооткрывателем этой прекрасной Литургии.

Владыка Ириней привозил в наш храм иностранные делегации: это были японцы, канадцы и др.

Иностранцы приходили в восторг от музыки Никольского, На службе была такая тишина и благоговение, что невольный трепет охватывал все естество. Чувствовалось полное молитвенное единение всех в храме. В эти моменты опытно понималось, что такое соборность.

Позже, когда я жила уже в Александрове, и со своим ансамблем духовной музыки «Светолитие» при музее Александрова слобода мы пели концерты для иностранцев и наших экскурсантов, тоже ощущалось такое сильнейшее воздействие на совершенно неподготовленных к восприятию духовной музыки людей. Перед началом концерта были обычные люди: кто жевал откровенно жвачку, кто просто безразлично рассматривал музейные экспонаты, глаза были мертвы и пусты.

После концерта это были совершенно другие люди, живые, с горящими глазами, с умным взглядом. Они подходили к нам, спрашивали о том, что прослушали, приглашали к себе с концертами. Такое перерождение в течение часа наводило меня на мысль о громадном значении настоящей, хорошо исполненной духовной музыки на души и интеллект людей. Иностранцы просили ноты. Особенно всех потрясала Литургия Константина Шведова. Это – молитва средствами музыки.

О значении хорошего духовного пения можно говорить бесконечно, недаром враг рода человеческого так лютует именно на клиросе. Ищет всевозможные лазейки, чтоб не мытьем, так катанием разрушить хор.

Вот и в наш хор он влез через В. ( не помню ее фамилию, наши хористы называли ее « морячка Соня»). Будучи доверчивым и влюбчивым человеком, я сразу полюбила ее, как в принципе я любила всех без исключения своих певчих. В. выглядела очень По-православному: всегда в платочке, длинной черной юбке, без косметики.

В храме ее очень любили все бабушки, ставили в пример моим девчонкам, которые не отличались скромными нарядами. Даже в Москве на всех рекламных плакатах нашего хора на первом плане красовалась именно В.

Она втерлась ко мне в доверие и стала ближайшей моей подругой. Ребята предостерегали меня, но я никого не слушала, за что и поплатилась. Со временем открылось истинное лицо этого человека, деяния которого очень далеко отстояли от православных принципов и идеалов. Не хочется ворошить прошлое, в двух словах: по благословению своего духовника я выгнала В. из нашего хора. Она же написала страшную клевету на Владыку N от моего имени прямо в Патриархию.

Это письмо и стало причиной разрушения нашего хора.

Владыка поверил, что эту гадость написала я, и разогнал наш хор. Только со временем я узнала причину, а вначале мы все сходили с ума, не понимали такой жестокости со стороны Владыки. Наверное, и до сих пор он думает, что кляузу на него написала я, имеет на меня обиду. Но моей вины тут нет, а В., я думаю, уже поплатилась за свой мерзкий поступок.

Бог ей судья!

Этот поступок В. многому меня научил: я стала менее доверчивой и утвердилась в своем открытии, что голос, его тембр, чистота интонации и другие качества напрямую связаны с душой человека. Эта таинственная связь безошибочно разоблачает человека.

В. так и не научилась петь чисто.

Я всегда удивлялась, как может человек, закончивший вокальное отделение, петь так грязно, низко, тупо и тяжело. В то же время, девочки, не имеющие музыкального образования, пели легко, полетно, высоко. Теперь я понимаю истинную причину: пение напрямую зависит от духовного состояния человека, от чистоты его помыслов.

Следовательно, в церковные хоры можно допускать людей искренне верующих и чистых сердцем, а не с вокальной школой. По чистоте души Господь открывает премудрости пения очень в короткие сроки. В дальнейшем это подтверждалось много раз в моей практике.

Хочется вспомнить очень важную веху в жизни нашего хора. Я уже упоминала, что дружила с композитором, а впоследствии диаконом Сергеем Зосимовичем Трубачевым. Это был великий человек. Не побоюсь этого слова. Он велик был не только как композитор духовной музыки, но прежде всего, как человек. Таких цельных, серьезных и глубоких личностей не часто можно встретить в наше время.

Он был зятем отца Павла Флоренского.

В его маленьком деревянном домике в Сергиевом Посаде над стареньким пианино висела картина «Два философа», на которой были изображены О. Павел и Сергей Булгаков. До сих пор ощущается благоговение от тех минут, когда я сидела с Сергеем Зосимовичем за пианино, и он играл мне свои произведения. Много интересного узнала я о жизни этой замечательной семьи и особенно об Отце Павле. Потрясла меня история создания самого трогательного и глубокого произведения Сергея Зосимовича «Кто ны разлучит от любви Божия».

Сергей Зосимович поехал на Соловки в надежде узнать какую-либо информацию о последних днях Флоренского. Там он узнал, что Отца Павла расстреляли на Поклонной горе. В грусти и раздумье он подошел к холодному Белому морю. Ледяные мутные волны били его по ногам. Долго он не замечал их, думая о мучениках за нашу веру.

И вдруг из шума прибоя стал доноситься не то стон, не то звук, перерастающий в мелодию-плач: «Кто ны ра-азлучит от любви Божия…». Произведение родилось сразу, зазвучало из сердца и моря. Когда Трубачев рассказывал это, лицо его становилось очень серьезным и сосредоточенным. Это песнопение стало самым любимым в нашем хоре, наряду с «Похвалой любви» ( 13 глава послания к Коринфянам Святаго Апостола Павла).

Намечался концерт. Трубачев попросил меня приехать с хором в Москву и спеть этот концерт. Весь концерт состоял только из произведений Сергея Зосимовича. Я согласилась с большим страхом. Музыка Трубачева отличается неземной красотой, но и большой сложностью для исполнения. Да и петь при живом авторе, столь высочайшей музыкальной образованности, налагало на исполнителя большой груз ответственности. Но, в то время я не знала страха. С большим энтузиазмом мы стали готовиться к выступлению.

Помнится та ночь в поезде, когда мы ехали в Москву. Никто не спал, пели всю ночь. Настроение было прекрасное. Люди поначалу возмущались, мол, мешаем спать. Но потом притихли, заслушались, а утром благодарили и восхищались пением.

На репетицию в Дом кино, где должен был состояться вечером концерт, приехал автор. Сергей Зосимович зашел в зал и сел у меня за спиной. Его строгий вид и серьезность заставили всех нас подтянуться. У меня пошел холодок по спине. Вдруг я делаю не так, как ему хотелось бы. Мы пели, он слушал и молчал. Лишь один раз попросил спеть унисон басов тише и стройнее. Автор остался доволен исполнением.


Вечером собрались все родственники Павла Флоренского, друзья, представители Духовенства, приехал наш Владыка Ириней. Зал был переполнен до отказа. Акустика зала оставляла желать лучшего. Требовалась большая концентрация всех духовных сил. Мы молились, настраивались, и в одно мгновение я почувствовала поддержку самого Отца Павла. Мы успокоились, сосредоточились и спели все песнопения очень молитвенно. Сергей Зосимович был доволен исполнением, присутствующие в зале благодарили хор.

В дальнейшем произведения Трубачева мы часто пели на концертах, Задостойники на все Двунадесятые Праздники были самыми любимыми нашими песнопениями. А дружба с композитором продолжалась до последних его дней.


Такие концерты давали много духовных сил, заряжали энергией на дальнейшую работу. Хор к тому времени был уже достаточно профессиональным. В репертуаре было большое количество духовных произведений; Всенощная Рахманинова, Всенощная и Литургия Никольского, все Концерты Бортнянского, много концертов Дегтярева и Веделя, Литургия Ипполитова-Иванова. Много произведений П.Чеснокова; Литургия,

Богородичные концерты, Херувимские и др., Особенно мы любили Кастальского, его замечательные аранжировки знаменного распева потрясали высоким хоровым мастерством, точной стилизацией, строгостью и глубиной звучания . Много пели Соловьева, Гарднера, Смоленского, Яичкова, Кедровых отца и сына.


Мечтали записать литургию К. Шведова, пели его Богородичные концерты. В дальнейшем Литургию Шведова я записала с ансамблем «Светолитие», когда жила уже в Александрове. Трудно вспомнить все песнопения, которые были в репертуаре хора, можно было дать несколько больших концертов, репертуара хватило бы.

Хочется отметить наших замечательных солистов Игоря Сахно, Юлию Шашло, Владимира Курило, Коваленко Людмилу.

{От Дмитрия Сиверс. Игорь Сахно сейчас регент храма Трех Святителей и управляет мужским хором, который поет византийскую, знаменную музыку и гармонизации собственного сочинения. До глубины души меня потрясла запись Игоря Сахно с юным Никитой Бурцевым, исполняющим стихиры Пасхи на византийский распев. Могучий бас Игоря и золотой юношеский голос Никиты как будто унесли меня на небеса}

Некоторые исполненные ими песнопения остаются для меня эталонами. До глубины души потрясало всех исполнение Владимиром Курило песнопения Чеснокова «Совет превечный»: необыкновенный небесный тенор-альтино ассоциировался с голосами Небожителей.

Гибкий аккомпанемент хора, как на воздушной подушке поддерживал солиста, следовал за малейшими динамическими и агогическими колебаниями исполнителя. В этот момент забывалось все земное, обыденное, душа вырывалась ввысь и парила там, забыв обо всем.

Бестембренность, безличностность, глубочайшее смирение и скромность исполнения невидимой нитью связывала с древними иконами, которые никто не подписывал. Они были «ничьи», личность автора уходила на второй план, была икона – окно в небо. Когда звучал «Совет превечный», что-то подобное ощущалось; не было хора, солиста, а звучала вечность. Многие неверующие люди, даже мусульмане, говори ли, что хотели бы в час смерти услышать это песнопение, а потом спокойно умереть.

Вот оно, то самое исполнение...



Исполнение песнопения Чеснокова «Да исправиться молитва моя» Игорем Сахно отличалось искренним покаянием. Не оставалось равнодушных, духовным взором устремлялись слушатели в самые потаенные уголки своей души и перерождались. Очищались души людские, становились чище, светлее.

Прошло много лет с тех пор, но мне не пришлось услышать чего-то подобного. Пение знаменитых вокалистов не потрясает, не имеет воздействия на мою душу. «Не отвержи мене во время старости» - начинает звучать голос Игоря… и что-то начинает работать внутри, щемит, плачет душа, рождается к новой жизни.


Все кануло в Лету, нет хора. Но та маленькая лепта, которую внес гольберговский хор в духовное исполнительское пространство, живет. Наши записи слушают во всем мире. Так получилось, что кто-то издает по сей день наши диски вот уже 20 лет по очень высокой цене. Мне говорят; добейся авторских прав, будешь получать хорошие деньги. Но я не хочу этим заниматься. Подсознательно я чувствую, что нельзя получать деньги за «своего ребенка». А эта запись для меня стала. ближе собственного дитя. Пусть люди слушают во славу Божию, истина не продается.

Вечная память Владимиру Курило

Владимир Курило, муж Светланы, автора повествования, недавно скончался после продолжительной болезни. Его удивительная история, полный скорбей в желании служить Богу путь окончился.

И если рассказ тронул Вас...

Я призываю христиан, православных певчих, которых затронуло повествование Светланы, помочь Владимиру. Все мы люди, все мы грешим. Я очень прошу Вас. Будете в храме - закажите сорокоуст за упокой за Владимира Курило. Владимиру - милость, нам - шанс быть помилованным как милостивым.

Певчий будет петь на небесном клиросе...