Ласковый весенний вечер бросил длинные тени и закутал пространство храма в мягкий полумрак. Таинственно мерцают лампады и священник говорит возглас. Начинается будничная вечерняя служба в чудесном, деревянном, пахнущим кедровой смолой храме. Уже открыты для весеннего тепла широкие створчатые двери и вместе с ласковым ветерком в храм иногда залетают веселые трели радующих теплу детишек и счастливое щебетание птах. Мир царит в успокоенном и наполненном неземной тишиной сердце. Кажется, будто благодатный мир, как теплый, но невидимый глазу аромат, разлит в благоухающем воздухе.
Ты на клиросе - один. В храме совсем не много прихожан. Лишь свои. Те, кого видишь часто и кто стал тебе родным. Может быть, даже роднее близких, ибо вы посвящены в одну тайну. Они, стоящие там и молящиеся сейчас о своем - тоже чувствуют этот мир и тишину. Не оттого ли и глаза храмовых старожилов наполняются ей - космической глубиной, какой-то отрешенной от суеты вечностью. Вечностью живой, сокровенной, глубокой. Иногда эта вечность похожа на невозмутимое пламя свечи, а иногда - взрывается ликованием, малопонятным обывателю. К тебе прикоснулся Господь.
Я люблю петь службы один. Я вообще люблю на клиросе быть один. Разложив заранее все книги, я втягиваю носом глубокий аромат качественного ладана и пытаюсь учуять нечто нематериальное. Глубокий вдох и... в твое сердце входит покой, вытесняя какой-то постоянный мирской мандраж. Священник и ты - вы как будто сливаетесь в один организм.
Твое состояние отражается в звуке. В нем появляется то, что так трудно создать, когда нас много. Мы будоражим друг друга. Мы все приносим на клирос разное - домашнюю ссору, радость от удачного свидания или покупки, скуку. Но когда ты один - ты закрываешь глаза, вдыхаешь ароматный воздух, ощущаешь благодатный мир - и... это отражается в звуке. Храм как будто цепенеет, разделяя твою жажду тишины.
Тени становятся все длиннее. В храме зажигаются настенные светильники. И звенящая тишина в паузах между песнопениями подсказывает - храм переживает особое состояние.
Молящиеся, ты, священник - все сливается в один сверх-организм. "Миром Господу помолимся" - ты не ждешь паузы, не даешь тон, ты - весь как один сплошной камертон, отвечаешь горячим покаянным чувством. Исчезает технология пения, появляется она - единая молитва. Едиными усты, единым сердцем. Ты не кричишь, и не говоришь. Ты просишь, молишь, радуешься. Это чувство невозможно подделать, оно слишком настоящее. И как любое настоящее - увлекает всех за собой.
Вот ты ощущаешь, как священник - он почувствовал твое состояние. Он уже на твоей волне. Возгласы стали более певучими и какими-то более нежными, из них исчезло ожидание, ощущение спешки, появилось проживание пронзительно-тоскующего по небесам СЕЙЧАС. И после службы, когда завершается "Великого Господина", по храму проносится легкий шелест, единый вздох. Так просыпаются от счастливого, сладкого сна. И ты слышишь, как радостно люди говорят друг другу про радость удивительной молитвы сегодня. И ты счастлив - ты дышал этой сладостью, эти час и неполные 40 минут ты был кем-то, кем хотел быть всегда. Вечным и отдающим себя небесам.
Я люблю служить один.
Чтобы вспомнить радость клиросного служения, я езжу служить в колонию строгого режима. Только представьте. Выезд за город на частном авто, полчаса езды по проселочной дороге и вот между деревьями начинают мелькать высокие вышки, колючая проволока, забор высотой в 6 метров. Приехали. Колония строгого режима для "первоходов". Лязг металлических решеток, сданный на проходной паспорт и мобильный телефон, и ты вступаешь на территорию.
Запах казармы, дешевой махорки, хлора и рухнувших надежд пряным приветствием принимают тебя в этот недружественний мир. Здесь - нет иллюзий. Здесь не осталось романтиков. Любые мечты были сданы под роспись и хранятся на вещевом складе. Редко когда они "долеживают" до освобождения. Мечты - вещь хрупкая, и потому на волю выходят люди, лишенные всяческой наивности. Но почему-то именно здесь лучшие службы и лучшая молитва.
Небольшой деревянный храм. Заключенные уже наполнили его. Похожие в своих одинаковых черных робах на стройных монахов, они стоят строго и ровно. Вот кто уж точно знает цену свободе, но почему-то именно они, заключенные, самые строгие посетители храма. Стоит такой - не шелохнется всю службу, как солдат почетного караула возле вечного огня. А когда таких два десятка. Да когда каждый исповедуется и причащается...
История повторяется. Возглас. И ты отвечаешь. Но теперь в твоем голосе появляется нечто новое. Теперь в нем не вечность и тишина, не проживание беспредельной глубины. Теперь в твоей душе живет раскаяние и мольба о милости. Воистину, нигде не молятся более истово и откровенно, чем в местах лишения свободы. И они, монахи без мантий, молятся ТАК, что теперь уже они подхватывают тебя своим настроем, вовлекая в собственное покаянное чувство. Наверное, в такие минуты и часы легко поверить, что рядом с тобой свято и пламенно молится твой ангел-хранитель, в кои-то веки дождавшийся от своего подопечного НАСТОЯЩЕГО клиросного служения.
Никогда не чувствуешь себя таким нужным, как на подобных службах. Никогда не чувствуешь себя таким успокоенным, как после подобных служб. Я жду очередной поездки в тюрьму, потому что там ты понимаешь саму ЦЕНУ этим самым службам, ты начинаешь видеть в службе - сокровище. Меня спрашивали и не раз - "как служить певчему на клиросе, если он один"? Боже, да это же мечта. Небо наиболее близко тогда, когда ты один. Просто тебе нужно суметь увидеть, услышать, почувствовать и взять этот небесный дар.
Господи, Слава Тебе, спасибо Тебе, что дал мне пережить подобные минуты. Ради них стоило жить.
Певчий будет петь на небесном клиросе...