Я пела на клиросе с детства.
Сначала в одном храме - туда, куда ходила с детства. Храм Афанасия Александрийского. Там хор был небольшой, старый, завешанный иконами, возраст которых едва ли не превышал возраст храма. Как я попала на клирос? Лет в 10 меня пригласил... баритон этого хора. Матушка Нина, посмеявшись о том что "этот дядя ничего не решает" подвела меня к матушке, очень доброй бабушке, Надежде Титовне, которая и взяла меня на клирос, чтоб я стояла и училась.
Тогда ещё я была маленькая и все бабушки и тётеньки меня любили. Пела я тихо, опасаясь ненароком не то спеть и не получить по шиям от настоятеля (а он у нас настоятель матёрый, его рукополагал святитель Лука).
Всё было в этом храме, но не было воскресной школы, а в соборе в самом центре города - была. И моя младшая сестра туда ходила, а я яростно ей завидовала, и стала потихоньку сбегать со служб пораньше, чтоб посетить воскреску.
В хоре я стала не так уж нужна, забыла сказать, в этот хор брали всех подряд - главное чтоб слух был и всё. Поприходили туда бабушки-тётеньки, меня отодвинули в самый задний ряд, видно мне ничего не было, особенно когда нужно было петь на церковно-славянском: весь уже огромных размеров и габаритов хор сжимался в одну кучу как мошки на сушёную абрикосу, и кто как, ковыляя, иногда не по тексту или не по нотам, пели этот текст.
Сзади, приставая на цыпочки, прыгая на носочках, пытаясь усмотреть хоть граммулечку текста, я подвывала тоненьким фальцетиком как обычно быструю и сложную мелодию.
Поняв, что от меня толку никакого, матушка попыталась сделать из меня чтеца - попросила прочитать начальные молитвы. Я ужасно испугалась, так как привычка тихо говорить от меня не отлипала, а разговаривать в храме я не любила, я стала читать тихо-тихо, и совершенно непонятно. Плюс к этому голос дрожал, а из глаз катились слёзы, застилая текст...
Такая тишина была в храме, после службы меня попросили задержаться, и отец Леонид попытался извлечь из меня хоть один громкий звук. Я засмущалась-обиделась-разревелась и под предлогом болезни быстренько смылась домой.
К клиросу я больше не подходила, а когда мне исполнилось 15, и я, по мнению мамы, была вольна что-то в своей жизни решать, я попросила благословение на переход в другой храм. А именно - в собор Иоанна Предтечи, при котором и действовала вожделенная моей душе воскресная школа.
Собор Иоанна Предтечи - это уникальный архитектурный памятник, в который регулярно заходят различные "турижане" и вопреки всему святому, фотографируют со вспышкой. Хор находится всегда наверху, и никогда внизу, плюс в этом соборе служат сразу четыре священника с совершенно несостыкующимися своими точками зрения на окружающий мир. Именно здесь я узнала, что хору, оказывается, платят.
Начало моей "карьеры" пошло с воскресной школы, где я была самая старшая, но упорно ходила, рисовала детям стенгазеты, помогала организовывать чай, и мне позволялось посидеть в коридорчике на диванчике, послушать, как распевается хор...
Ах, что это там за хор! Ни одной нестройной ноты, всё идеально выточено и вызубрено наизусть, и поют они не как там, а на три голоса... Под это пение я вполне могла заснуть, и проснуться лишь тогда, когда регент будила меня, проводя холодным камертоном по лбу.
На службы я старалась приходить - ну сами знаете, как это "старалась" и эта лень по воскресным утрам вставать и куда-то идти к полвосьмого.. Это повезло, что в Соборе служилось две Литургии - одна в 7.30, вторая, для тех, кто выспался - в 10. Плюс ко всему этому из-за проблем дома и на учёбе я на дурную голову увлеклась готикой и роком на пару со своей подружкой.
К этому времени наши обе преподавательницы воскресной школы ушли - одна замуж за священника, (тогда ещё-семинариста), вторая - на работу. И пришла к нам Екатерина Николаевна, которой мы с подругой изрядно потрепали нервы своим мега-внешним видом.
Священники (тогда их было двое) недоуменно смотрели, а я боялась и никому о своих проблемах не рассказывала. Ходила в воскреску, участвовала в сценках, стала ездить в детские дома с выступлениями, читала там свои стихи... И эта дурь мрачно видная быстро из головы моей вылетела. Но священникам я по-прежнему боялась высказаться. Думала - будут смеяться, или расскажут кому. Так духовника у меня и не было.
От нашей воскресной школы то и дело стали продаваться разные изделия - нами же и сделанные.
Приехала в нашу Епархию одна матёрая женщина и всё это дело организовала. Женщина она такая - пробивная, да такая, какую найти сложно. Да и характерец был не из лёгких. Любила она твердить, помню - "Православный христианин должен быть кротким и смиренным!" чуть ли не палкой выбивая из человека смирение и кротость, и все, кто с ней знаком, говорили, что "в смирение она нам дана".
Назвать её бабушкой просто невозможно, прыти и хитрости ещё на сто лет вперёд хватит. Только вот суставы больные были - сама Галина Евгеньевна работала выездным экскурсоводом и достаточно по Крымским горам с туристами попрыгала. И появился у храма раскладной столик с перечнем экскурсий, и коробочка для пожертвований воскресной школе на поездки. Одержима она была поделками, и с тех пор большую часть времени мы уделяли не изучению Слова Божия, а мастерству на продажу.
Благодаря регулярным ярмаркам мы много поездили по Крымским горам, побывали почти во всех православных храмах Крыма, и много чего ещё.
Ярмарки проходили на прихрамной площади, а собор у нас стоит в самом центре города, прям возле главной улицы. Ставились несколько столов, их застилали плотной материей, а на них заботливо укладывались наши работы - делали мы мягкие игрушки, куклы-мотанки, я рисовала картины, дети плели из бисера. И ещё много мелочи - серёжки-макарошки, например. Их запретили продавать, когда кто-то разумный сказал, что православные украшений не носят...
Неподалёку от столиков с рукоделиями стоял махонький столик с бубликами (наша неугомонная Галина закупала их мешками) и кастрюлей с компотом. Разливать и раздавать была поставлена я. Так проходил весь день - то у стола на жарюке, то в воскреску за новой порцией компота. Желающих купить было маловато, а желающих покушать - всегда, пожалуйста.
В один из таких нервотрёпочных дней порвались у меня вьетнамки. Я, в принципе, не первый раз босиком по улице расхаживаю. Положила их останки под ближайший кустик, решила передохнуть на близстоящей лавочке. Сижу, мотыляю босыми ногами, напеваю песенку. Тут - откуда ни возьмись - отец Алексий, наш "молодёжный" батюшка. И с ним мужчинка один из хора. И спрашивает меня этот мужчинка: - "Почему в хоре не поёшь, а?
Отец Алексий промолчал, а я не нашла что ответить, кроме как выдавить из себя: "Так низ-зя же..."
- "Можно! У тебя же слух есть? Ты же музыкальную школу закончила?" (Тут я почуяла неладное. О том, что я училась в музыкалке знала только Екатерина Николаевна).
- "Сейчас тебя батюшка благословит". И батюшка благословил, и подвёл к регенту, и сказал...
Без меня меня женили.
В этот же день суетливый паренёк подарил мне чьи-то туфли. Они оказались кожаными, коричневыми и с феерическим квадратным носком. Долго с этих туфель прикалывались в училище (тогда уже я училась на художника).
С этого дня я стала петь. Ну как, петь. Я всегда считала, что до такого уровня как соборный хор, я ещё не доросла. Хор был молодой - со мной в одном ряду пели такие же, как и я, выходцы воскресной школы, Настя и Кристина. Но они обе пели сопрано, а я пыталась петь альта. Пыталась - потому что привыкла петь в терцию с сопрано.
Можно считать, что именно там я научилась читать по нотам, ибо в музыкальной школе нечего было уроки прогуливать. Чтобы опять же, не получить по шиям от батюшек, я пела тихонько и неразборчиво. После каждой службы, регентша подходила ко мне и спрашивала: - "Когда ж тебя слышно будет, голубушка ты моя?"
Слышно меня не было ещё долго. Параллельно всему я стала ходить в свой "старый" храм, там новая регент, матушка Ирина, учила меня петь тенора и читать по-церковнославянски. Она сотворила с тем дрябленьким хором настоящую "перестройку".
Разделила их на три голоса. Начала проводить спевки. Тех, кто просто стоял и горланил без слуха и голоса, вежливо попросила. Хор стал петь намного лучше, но размер его от этого не убавился - хор всё ещё занимал 2\3 всего храма. Мне по-прежнему все мило улыбались.
В общем, я сама поняла, что до соборного хора мне далековато, молча, никому ничего не говоря, перестала приходить на клирос. Стояла в храме как прихожанка, молилась как прихожанка, занималась изучением Устава.
Ходила в воскресную школу.
Вела летний лагерь.
Потом меня нашла Татьяна.
Она была матерью одного мальчика из лагеря, который у нас летом функционировал. Мальчика звали Вениамин, как младшего брата из ветхозаветной истории, моей любимой истории из Ветхого завета. К этому времени я не могла найти своего места в храме - то в храм на Горке, то в собор, очень хотелось приткнуться к какому-нибудь клиросу и снова ощутить радость от того что пою самому Богу, отношение у меня к этому как ни странно очень серьёзное.
Но на клирос меня не брали - попросту не было мест. В собор приглашали, но я понимала, что для такого хора мне нужно будет сначала готовиться год, хоть я и имею начальное музыкальное... Испорчу службу, а потом себя же буду казнить, и бегать-извиняться перед настоятелями...
Но приехал к нам в Епархию из Украины батюшка Иоанн. Стал служить в соборе, но достроили новый, махонький, пока что не освящённый грузинский храм святой Нины. Стали туда ходить грузины, по натуре своей очень духовные и щедрые люди, и стал там служить отец Иоанн. Не знаю, как он нашёл Татьяну, но потом, в поисках альта, Татьяна нашла меня именно с его подачи.
Татьяна не имела образования регента, только школа искусств в Тольятти и высшее хориста. Я и раньше понимала всю разность этих профессий, но как-то не задумывалась о серьёзности этой разности.
В общем, шла как-то я с воскресной школы, и тут меня встретила Татьяна. Она знала про музыкалку, она же поставила мне диагноз "контральто". Оказалось, что в том грузинском храме совершенно нет хора, и она там сама себе регентует и поёт тоже сама.
Стала всеми силами зазывать меня, жонглируя комплиментами, вроде "таких как ты, с музыкальным образованием, ценят, да ты на вес золота, да ты по нотам читать умеешь, да иди к нам, да не бросай меня"... Я согласилась - как раз было желание просто напросто приткнуться к какому-нибудь хору, и петь если позволят.
Службы в храме проводились не по совсем привычному режиму, но это было и удобно - вечером в пятницу и утром в субботу. И как раз я могла посетить вечернюю и утреннюю в соборе, и в принципе, ничего не теряла.
Отец Иоанн - молодой довольно священник, год как рукоположили. Только ну не могла я его считать своим духовником. Взгляды у нас разные слишком. Он был из тех, кто шарахается от штрих-кодов, цифр "666" и российских СНИЛСов, он на проповедях агитировал народ к сдаче и отказу от этих всех документов, и даже если разговор шёл совершенно на другую тему, он всё равно каким-то неведомым образом приходил на тему паспортов и чипизации.
И самое странное, что Татьяна не была из их числа, но очень любила батюшку. Она говорила - "вот, тебе сам Бог подаёт духовника, он классный, он не от себя всё говорит", а у меня не то чтобы прямо неприязнь, не доверяла я ему. И не любила ему исповедоваться.
Как раз тогда я активно общалась с одним молодым человеком через интернет, звонить было дорого и мы ежедневно списывались в контакте. Не так прямо чтобы от телефона не отлипала, но с собой его брала - а вдруг напишет? Надежды были на него большие, но Татьяна вовсе негативно отозвалась об этом общении - мол, не доверяй. А отец Иоанн вообще отчитал на исповеди, и едва ли не запретил пользоваться телефоном. Конечно, его совет я всерьёз не приняла. И на эту тему больше ни с кем не заговаривала.
Сначала за то, что я стала ходить и петь в этот храм, мне давали еду - то пол хлеба, то бублики, то яблок килограмм. А потом стали платить. И платили, по моим меркам, достаточно - мне хватало пополнить счёт на телефон, ибо интернет зело много денег пожирает.
И купить какое-нибудь лакомство домой. Сто рублей за службу, а то и сто пятьдесят - для студента деньги лишними не бывают. (тогда я поступила в местный университет на экологию моря, Крым только приспосабливался к жизни в России и стипендия была более чем скудная).
И главное, заманивали-то как!
Аж приятно было, что меня ценят, я радовалась, что наконец-таки нашла своё место, что стала нужна людям... Так попела я до Пасхи. На Всенощной Татьяна привела с собой двух женщин, беженок из Донецка и по совместительству опытных певчих. Как мы спели на четыре голоса... Это была лучшая Всенощная, и моя первая полностью пропетая. С Татьяной мы сильно сдружились и нашли так сказать общий язык.
Думалось, уже не будет перемен, что буду я всю жизнь с этим хором, но, увы.
После Пасхи я попала на внештатный пикник со своей подругой и её подругой. Одна из них выразила явное желание петь с нами в хоре. Но заранее отмечу, что эта подруга, конечно, имела способности к пению, но заниматься нужно было, и заниматься долго, потому что вот так сразу петь никто бы её не взял - это я просто невооружённым глазом видела, и почему Татьяна взяла её петь сразу, я не знаю. Подруга моя как оказалось, ещё похлеще, чем отец Иоанн, верит в эту ересь.
Как только она попала к нам в хор, с первой же службы я поняла, как же замечательно было, когда мы с Татьяной пели вдвоём. Я предложила начать спевки, чтобы и девочку не огорчать, и помочь как-то хору. Занимались даже у меня дома - под пианино.
Спевки у нас проходили не так, как в соборном хоре. Татьяна всё-таки была хоровик, а не регент, и даже два года обучения у матёрого регента не сделали из неё регента - это после пения в соборном хоре мне стало явно видно. Мы сначала распевались, подруги учили ноты, интервалы - все эти злачные моменты я сидела в интернете. Потом занимались изучением гласов, или стихир, затем я предлагала им чай, а за чаем шла ожесточённая беседа о том-о сём.
После чая мы снова занимались - на этот раз под аккомпанемент фортепиано нота в ноту мы повторяли то, что знаем, с каждым по отдельности. И - финальный шаг - разучивали или продолжали изучать иль сложную Херувимскую, или новый распев Достойно есть. У меня ещё с собора осталась масса красивых нот, да и матушка Ирина дала отксерить целых два сборника, и хору я помогла ещё вот этими нотами.
Татьяна стала как-то её выделять, хвалить - я думаю, чтобы она старалась петь лучше, но вместе с этим она перестала считаться с моим мнением, и моё, хоть и скудное музыкальное образование, свела к нулю.
У меня же был опыт пения в хоре, и это она знала, но с этого момента мы не только стали петь хуже - и атмосфера в коллективе стала достигать температуры едва ли не жареной картошки. Отец Иоанн привселюдно нас с подругой перевёл в статус "ученицы" и с этого момента не отпускал ни единого поощрения, а Татьяне решил платить. Помню, всю дорогу Татьяна восхищалась несказанной справедливостью нашего батюшки.
Подруга моя, расчувствовшаяся от пения в хоре, пригласила к нам ещё одну свою подругу. Это было ещё одно создание из раздела "Паспорта вредят человечеству". У неё был небольшой опыт пения в том храме, откуда начинала петь я.
На спевках эти двое как обычно, разговаривали о паспортах и апокалипсисе, я медленно пыталась составить логическую связь, а Татьяна пыталась нас всех обратить в русло репетиции. Было и такое что мы занимались - две подруги рвались в хор, и рвались рьяно.
Но меня эти спевки стали напрягать - наглости человеческой нет предела, они стали за меня решать, когда собираться (у меня же дома), а потом мне звонили и ставили перед фактом. Я не могла постоянно сидеть дома, так как всё ещё помогала вести воскресную школу в соборе, и посещала школу православной журналистики там же.
А когда я отказалась - мне позвонила Татьяна и говорит - "Мы тут с подругой посовещались и решили сегодня у тебя собраться, ты как?" и я отказалась, ибо эти незапланированные спевки стали напрягать ещё и мою маму - Татьяна на меня обиделась. Мы и так с ней были на ножах - нет, на кинжалах.
Теперь, если служба отменялась, мне никто не звонил и ничего не говорил, я как дура шлёпала в другой район, почём зря. Теперь мы не были сплочённым коллективом. С подругой я, конечно, продолжила общаться, но она говорила в основном о паспортах и предстоящих катаклизмах.
К этому времени я бросила университет, и Татьяна меня ох как за это осуждала, а на мои стремления поступить в Царицынский православный..... она умоляющим голосом просила меня не оставлять её, не покидать её, и вообще, зачем мне этот певческий факультет. Но я яро готовилась к поступлению.
На спевках, ставших редкими, мы перестали заниматься ерундой, но на службы я ходила редко, так как часто ездила на литературные фестивали, которые к несчастью выпадали именно на пятницу-субботу. Пели мы благодаря спевкам уже неплохо, по сравнению с тем, что было вначале.
Где-где - сопрано, большая часть хора, завысит ноту и получится невыносимая секунда, где альт, то есть я, занизит и не заметит каденцию... Были и косяки, и мы уже привыкли петь бесплатно - хотя бы петь можно было.
И женщины приходили разные, думающие, что больше всех знают, но портили нам службу... Но читать Татьяна мне не доверяла никогда - хотя я спала и видела, как читаю хотя бы последование к Причастию. Доверила читать она как ни странно, девочке, пришедшей в наш хор последней.
Ну и ладно, хоть пели, и я краснела за весь хор, если выдался заметный недостаток, мне казалось что испортить службу - это как на Голгофе в Самого Христа плюнуть. И атмосфера вроде только начала нормализовываться, но тут...
Отец Иоанн запретил нам петь.
Всем, кроме Татьяны.
Это был шок. Я узнала о сием наказании на спевке - за два часа до службы мы собрались, чтобы её "прогнать", и тут Татьяна говорит: "Батюшка вам петь не благословил, разрешил только стоять и слушать".
Нет ничего хуже, чем стоять на клиросе и молчать. Нет ничего хуже, по себе теперь уже знаю. Мы помолчали с минуту, потом сдавленными и грустными голосами начали распеваться. Потом, на службе, кто стоял, кто сидел, Татьяна одна пела, я еле сдерживалась - я знала эту службу едва ли не наизусть, каждое песнопение было у меня в крови.
На моём любимом моменте службы, который я всегда пела, и никогда не пропускала - а это псалом 33 - у меня потекли слёзы, я опустила очи долу и старалась изо всех сил, чтоб никто не заметил что я реву.
Татьяна заметила и в утешение подарила мне ноты шедевральной "Свете тихий" которые я очень хотела добыть. Самое странное, что батюшка ничего не сказал. Даже когда я на свою голову стала подпевать Великую ектенью. Даже после службы, когда я ожидала получить по шиям, он просто прошёл мимо, как обычно. Молча.
За советами обратилась в ПНК, посоветовали бежать оттуда как можно скорее.
Вот с этого момента можно считать, хор перестал функционировать как хор. Мы по-прежнему собирались у меня дома, учили гласы, я учила третью партию, подруга сопрано визжала неестественным голосом, за что (как ни странно) Татьяна её очень хвалила, а я сидела с непонимающим лицом и зрела непонимающее лицо моего друга - того самого, с кем мы общались через интернет, он всё таки ко мне приехал.
Можно сказать, и распевались мы зря, потому что на службах по-прежнему сидели и смотрели, как Татьяна поёт. И лучше бы внизу уже стояли, и лучше бы молились уже как прихожане.
Атмосфера на клиросе отдавала свинцовой тяжестью, и молчание только усугубляло ситуацию, как вдруг меня осенило. Осенило, к сожалению, только меня.
Перед заговеньем на Успенский пост, на службу святому целителю Пантелеймону нынешнего года я с моим другом собралась на вечернюю в мой "первый" храм. Храм этот находится у нас прямо над домом, в собор идти немного дольше. Да простит меня собор...
В общем, пришла я в этот храм, и меня встретили радостные лица. Ничего не изменилось. Матушка Ирина по-прежнему вела хор. Я себя чувствовала блудным сыном, вернувшимся домой к отцу. Сгорая от стыда, подошла я к матушке и спросила: "Вам тенор не нужен?"
Меня взяли в основной состав хора) Пригласили читать. Я сначала ерепенилась, мол, не умею, но матушка была непреклонна. Поставили читать акафист. Читала я всю вечернюю, что подсовывали мне, какой текст - всё получилось настолько хорошо, что даже матушка Нина похвалила. В общем, с тех пор я читала там и на вечерних и на утренних.
И пела. Тенора.
Но хор был очень больших размеров, опять же, и на спевках не все помещались в маленькое помещение. Меня ценили, и матушка Ирина попросила меня подойти за советом к батюшке, как быть-то.
Батюшка свой храм не предложил - хотя и знал меня с малолетства - уж очень был большой хор. Но предложил мне попробовать съездить в местный монастырь, сказал что там требуются подобного рода кадры. Как я поняла из его слов, он не против, чтобы я пела в этом храме – ну и бабушки-тётеньки меня любят, и я читаю по сей день и пою.
Но только вот проблема: монастырь, в который меня направили, находится дюже далеко от дома. Поэтому туда устроиться я не смогу только по одной причине – очень долго и далеко ехать, а дел у меня вагон и маленькая тележка.
Вот такое я совершила путешествие по клиросам. Теперь я прихожу в основном в храм святого Афанасия, но в Собор попадаю на большие праздники и в воскресную школу хожу редко. Но только вот незадача – меня почему-то тянет попеть в соборе.
По второму кругу как-то не рискую проситься, но там хор молодой, с этими девочками я общаюсь уже порядка 6 лет, и коллектив там поменьше, и подружнее. Ещё хотелось бы заняться организацией каких-либо молодёжных движений, а это опять же, реализовать можно только в соборе, куда я достаточно времени хожу, и возможности, главное, есть.
Недавно наткнулась на объявление в соборе, что требуются певчие. Хотела позвонить – примерно, что требовать начнут, я знаю. Но в этом же соборе служит тот же отец Иоанн, от которого можно сказать я сбежала как от огня – свои проповеди он читает и в соборе, и никуда от него не деться.
Таких людей с такими загонами я не люблю – сеют смуту в народ. И спорить на эту тему не хочу, и проповеди слушать неприятно. Осуждать его нельзя – не имею права, батюшка же. Но как быть – не знаю. В храме Афанасия меня любят, но я хотела бы петь в более молодом коллективе, где можно как-нибудь реализовать свои способности, слава Богу, они у меня есть.
Певчий будет петь на небесном клиросе...