-Дмитрий, здравствуйте. Вы известны, как создатель сайта «Про Клирос», но о Вашей деятельности в качестве регента мы знаем немного. Поделитесь – как пришли на клирос, как долго вникали в премудрости клиросной жизни, как стали регентом и довольны ли своим служением?
- Мое почтение всем любителям клиросного пения. Действительно, я много пишу на тему «как выжить на клиросе» (и даже смею давать духовные советы типа «как спастись на клиросе»), но именно про себя пишу мало. И это даже логично. Если бы я посвящал статьи себе, меня бы расстреляли… виртуально. За избыточное внимание к собственной персоне.
Тем паче, что мой путь на клирос не сильно отличался от большинства подобных путей.
Молодой юноша, 18 лет, не думал, не гадал, как на клирос попал. Как? Друг позвал.
- «Ты, Дима, студент, вечно голодный, худой, как африканское дитя. Хочешь перейти с Ролтона на Доширак? Хочешь вместо кипятка пить чай? И иногда даже с сахаром?» «А может быть, ты хочешь даже хлеба? Тогда пойдем со мной. Я нашел для тебя работу. Ты будешь петь. На клиросе».
- «Да ты мастер убеждения» – сказал я другу, услышав про Доширак и чай с сахаром и радостно спросил «когда приступаем».
Спросил то я радостно, да на душе извивалась кошка нужной степени когтистости.
Петь?
Если честно, в свои 18-ть я стеснялся даже говорить! Если ко мне обращались с прямым вопросом, я сначала становился красный, как помидор, и лишь потом (заикаясь и сбиваясь) пытался что-то ответить. Стеснительность – качество сомнительной ценности для певца, но это то качество, с которым я пришел на клирос. Поэтому пришел на клирос я на ватных ногах. Мне казалось, что весь храм смотрит только на меня. Хотя по факту я никого не интересовал.
Под непринужденный стеб старших товарищей-музыкантов я прошел на свое место на клиросе. И после тона впервые в жизни попытался издать певческий звук. Рядом заливались могучие баритона, гордо раздувшись и сложив руки на груди. Мои же ноги выделывали канкан от ужаса, связки отказывали, и было жалко, что рот был занят. Нестерпимо хотелось грызть ногти и дышать в пакет, как во время панической атаки.
«Можно чуть громче» - обращаясь ко мне, сказал регент. Меня посетила мгновенная «задумчивость» вкупе с сильнейшим приступом диареи. Вид у Димы стал скучным. Живот прихватило, в глазах потемнело. Скажут тоже «чуть громче». Если бы я тогда поддал «звучку», мой голос был бы похож на Эдит Пиаф…
- Забавно. И все же, не смотря на ужасы первых шагов певческой практики, вы – с нами. Что помогло остаться, не бросить, не сказать «не… эти ужасы мне ни к чему»?
- Новенький не распакованный Доширак перед глазами стоял!
А если серьезно, то… Понимаете, я никогда в жизни не испытывал такой эйфории, когда ты издаешь комариный писк, а рядом – хор из 15 человек, опытных певцов. Вибрирующая мощь дивных аккордов Гречанинова, Рахманинова, Чеснокова заставляет сладко трепетать пространство, и ты – как светлячок, случайно оказавшийся в праздничном салюте. Просто «ах» и волны сладости, заливающие твою душу.
Ты не можешь понять, «почему так», но аккорды плывут, меняются, страдают, плачут о распятом Христе и ликуют о воскресшем. Вот они все ниже и ниже, из небесно-голубого спектра уходят в благородные пурпурные тона, басы начинают ставить октавы… Два пиано… последний томительный аккорд, постепенно переходящий в оцепенелую тишину прихода. И ты вдруг понимаешь, что такое небо.
Слезы душат тебя, ты – только что одним глазком заглянул в вечность, подглядел за духовным пиром небожителей. Весь смысл бытия был спрессован в несколько сладко-щемящих секунд. Ты отдал себя небу, отдал лучшее в тебе. И небо – оно это увидело, услышало, приняло. На мгновение земное и небесное стало единым. Это – покоряет навсегда, ибо это переживание – есть обетование небесной радости.
Да, лишь сегодня я могу это описать словами. Тогда у меня были лишь чувства и слезы. Да и сегодня не то, чтобы стало просто об этом говорить. Одни междометия и восклицания… Бог Он… ах… ох… Он как… а давайте я лучше спою! И – поешь… Бортнянского, или Чеснокова в попытке звуком описать всю нежность отношений с небом.
- Действительно, пение – это радость. И именно эта радость для многих стала причиной терпеть любые трудности клиросного пути. Кстати, о трудностях? Какие трудности встретились Вам?
- О, трудностей было не передать сколько… Иногда от боли корежилась душа, плавились нервы (и проводные телефоны!), стерты языки в попытке обмусолить очередное «клиросное искушение».
Первое время я поражался специфической церковной елейности, когда со сладким голосом и улыбкой тебе говорят вещи, которые тяжело слышать. Столкнулся и с завистью певчих друг ко другу. Казалось «как те, кто только что пел такую небесную музыку, могут спорить по поводу крестика в табеле»?
Ну ладно, кушать хотелось и мне, но… форма споров, их горячность… и тайна, тайна, покрывающая все – кто сколько получает, сколько и кому дали праздничных. Это было время, когда я для себя открыл взрослый мир. И открыл его в церкви! Наверное, мне это помогло, дало прививку. Сегодня я могу служить в церкви и разделять наши немощи и совершенство идеи, красоту Горнего мира.
Наверное, мои трудности помогли и моим читателям. Столкнувшись с самыми разными ситуациями, я их запомнил. А спустя годы осмыслил и описал. Хочется верить, что и помог своим анализом тем, кто только пришел на клирос и как я тогда – «шибко удивился».
Им я хочу сказать – друзья, на клиросе мы приходим не ради людей. Я бы написал «ради Бога» - но боюсь быть непонятым. На клирос мы приходим ради удивительных ощущений, которые получаем время от времени во время пения. Ощущения высоты, глубины, космического смысла нашей жизни. Как будто неземная красота церковной музыки говорит нам о том, что «есть минуты, ради которых стоит жить».
И лишь потом наши глаза приоткрываются и мы понимаем – Православие нам говорит, что минуты могут стать вечностью, а мы – наследниками вечности и братьями ангелам. Да, я так думаю. Ведь мы делаем одно дело – прославляем Бога через красоту.
И возможно (ну почему бы не помечтать?), певчий в конечном счете будет петь на небесном клиросе. Плечом к плечу с прекрасными светлоликими ангелами. Ну да, я романтик. Но какой клирошанин не мечтает о моментах абсолютного единения сердец, когда все барьеры и стены отчуждения падают и в пространстве храма живет лишь совместно творимая красота и она умножается на благодать Святого Духа? И как тут не задуматься, каким чудом было бы исполнение музыки небес…
- Как вы стали регентом? Нравится ли регентовать?
- Строго говоря, я не стал регентом. И даже желания такого никогда не испытывал. Я достиг регентской квалификации и на момент написания статьи веду все службы в нашем соборе, но официально я не регент, я скорее помощник. Я подсознательно всегда боялся называться регентом.
Во первых, у регента должен быть твердый характер. Регент должен уметь говорить «нет». Мой характер довольно мягкий. Я вспоминаю архимандрита Матфея Мормыля и его подход к спевкам и службам – довольно жесткий и требовательный. И хотя кажется, что жесткость в храме вроде как неуместна, на клиросе – она необходима, ведь нужно собрать в один «гремящий кулак» (да, почти по Маяковскому) толпу самых разных людей.
Вожак должен быть вожаком, воевода должен быть мужественным. И хотя вместо грозного копья у регента всего лишь камертон, характер должен быть очень даже воинский. Как у комбата. В атаке страшен, в ученье строг, на привале заботлив. Я же как бы понимал и понимаю, что «образу не соответствую» и потому (чтобы не вызывать у себя ненужных рефлексий и сопутствующих депрессий) избегаю считать себя регентом.
Теперь по поводу «нравится ли» регентовать? О, ну тут то все просто. Когда служба прошла хорошо – нравится. Когда плохо – не нравится. Когда плюсов от проведения службы (под плюсами я всегда считаю некие эмоции удовлетворения) больше – этим горишь. Когда службы прошли неудачно, когда не удалось освоить понравившееся произведение – испытываешь вялость и апатию. Но тут я не одинок. Музыканты вообще гиперчувствительные люди, несущие тяжелый крест избыточной чувствительности.
Хочу заметить, что надо различать понятия «нравится» и «чувствую важность». Строго говоря, только на клиросе я живу. Многие моменты меня утомляют. Теснота, холод, одна книга, глаза устают, низкие материальные стимулы (вспоминаем Доширак), заболевания горла, делающие пение мучительным процессом, вставание зимой в 7 утра в мороз -35 и тому подобные прелести.
Все это в текущем моменте не нравится. Но в сумме – это дает жизнь, наполненную смыслом. И оценить ценность пройденного можно, лишь оглянувшись. Увидев годы достойного служения за спиной, клирошанин может обрести надежду на светлую вечность.
- Вне зависимости от вашего официального статуса, вы занимаетесь и подбором репертуара и разучиванием новых произведений и работой с певцами. Что для Вас главное в церковном репертуаре?
- Вроде как принято отвечать, что «молитвенность, церковность» звучания произведения. Но я опытным путем выяснил, что для людей «молитвенность» - довольно пестрое понятие. Кому-то молитвенно звучит Рахманинов, исполненный огромным составом. В таком звучании пропадает индивидуальность голосов и мы слышим огромное бархатное колышущееся полотно из музыки и света… Молитвенно? Очень даже. А кому-то более чем молитвенным слышится Лапаев. И в этой версии есть свои грани правды. Я же ищу произведения, которые удобны хористам.
Вот бывает, что написано неудобно… Высокий тенор, низкий бас, мелкие ритмические конфигурации, подголосочная полифония. Всего этого я стараюсь избегать. Плотные, компактные аккорды с логичным развитием гармонической драматургии и звучат хорошо и плотно и приятны певцам. Пример хорошо написанного произведения – «Ныне отпущаеши» Копылова.
Стараюсь избегать произведений с широким расположением аккорда. Чистое интонирование таких произведений требует очень хорошего состояния связок, что бывает далеко не всегда. А репертуар подбираешь все-таки не на один концерт, а на долгие годы. И потому ищешь его универсальности. Поэтому я люблю, чтобы «плотненько» так… и достаточно богато гармонически. Далеко от обихода, я бы сказал.
- Из репертуара вытекает и очевидный вопрос. А какой процент профессионалов у вас в хоре, раз репертуар «далек от обихода»?
- 100%. Мы в принципе не берем непрофессионалов. Не потому, что не уважаем или что-то подобное. Из десяти профессионалов (!) у нас на клиросе остается один. Остальные ну… сходят с дистанции. Всего слишком. Слишком тяжело. Слишком мало по деньгам. Слишком холодно зимой. Слишком много надо учить произведений (а читка с листа традиционно слабое место хористов). Слишком быстро надо понимать тон и слишком быстро читать тексты на старославянском. Простая логика – если из 10 профессионалов, у которых хотя бы финансовая мотивация есть, остается лишь один, то – сколько непрофессионалов останется? В нашей епархии все хоры исключительно профессиональные.
- А как вы относитесь к непрофессиональным хорам?
- Если есть руководители, готовые заниматься непрофессионалами – почему нет? Единственное, что я вижу некоторое лукавство в том, чтобы называть ряд хоров непрофессиональными. Скорее, это «хоры с обучением» в одном флаконе. Ведь регент в этом случае выполняет роль учителя пения. То есть, делает из сырого певца – профессионала. Пусть даже он будет уступать в ряде аспектов выпускнику консерватории. Поэтому такие хоры лучше называть «хор с обучением». Что же, остается лишь преклонить главу перед людьми, обучающими людей пению. Это великое служение Богу.
- Как настоятель относится к хору, певцам?
- Сложно отвечать на вопросы подобного толка в 21-м веке, когда каждый уважающий себя настоятель в обязательном порядке «сидит» Вконтакте и читает ленты хористов. Впрочем, именно сейчас мне повезло и я могу позволить себе роскошь не лукавить и не льстить. Наш настоятель действительно любит красивое пение, тонко его чувствует, ценит участие хористов в службе и понимает важность церковного пения. Но это – дар человеку свыше и потому не правило, а исключение. Поэтому мы частенько нервно вздрагиваем, если появляется ощущение, что «отца переводят». К хорошему быстро привыкаешь.
Ведь довольно распространено либо исключительно потребительское отношение, либо полностью равнодушное. Ну что тут скажешь. Назначили батюшку на приход, а он и музыку то хоровую не любит. Ну не прикажешь же сердцу, в самом деле. Все понимаю. И настоятели, хочется верить, знают правду о себе и стараются настроить себя на диалог. И тут уж как повезет.
Иногда получается выстроить диалог «хор-алтарь», иногда – нет. Кстати, именно на случай, «если ничего не помогло» и создан сайт «Про Клирос» - чтобы поддержать, чтобы помочь, духовно и морально укрепить, дать ориентиры. По отзыву очень многих – сайт со своей задачей справляется, служить в самом деле становится легче. И даже отношения удается выправить в лучшую сторону.
- Отвлечемся. Вы когда-нибудь пытались писать музыку для церкви?
- Нет. Наверное, по той простой причине, что не хочу повторяться. Было и есть очень много хороших композиторов. Я не чувствую в себе нужного содержания, нет ощущения, что я могу сказать что-то новое… хотя иногда и звучат в голове какие-то мелодии. Плывут низкие гармонически богатые тесные аккорды, а поверх них ангельски летит сопрано… Как Qui sedes ad dexteram patris Пуленка. Но это скорее душа романтика слышит осенние тайны.
- О насущном. Какие должны быть отношения регента и певцов?
- Как у матери/отца с детьми. Или как у лидера дружеской команды. Последний вариант сложнее, так как должен опираться на несомненное профессиональное превосходство регента. В целом, по опыту моей певческой практики, охотнее всего бежишь на службы к тому регенту, который говорит тебе ласковые слова, обнимает, рад тебя видеть, отмечает твои успехи и журит за неудачи очень деликатно. На клирос хочется прийти как в семью, а не на расстрел. Именно «семейный» клирос делает возможным служение на нем всю жизнь. Именно «семейный» клирос цепляет и не отпускает.
И именно этому – чувствованию, и правильному выстраиванию атмосферы на клиросе я и желаю обучиться молодым регентам. Опыт, знания – все придет. Но если не будет такой вот банальной любви к людям, если на клиросе не возникнет «чувства семьи» - ваши труды легко заменит музыкальный центр. Богу не трудно создать идеальные певческие приборы, если бы он хотел слышать красивые музыкальные синусоиды.
Но я дерзко предположу, что Бог радуется, когда Его дети делают совместное дело с любовью и интересом. И даже если полученный результат, например, построенный игрушечный дворец в песочнице для Бога кажется не очень красивым, неумелым и наивным, радостные крики детей окупают родительский крест. Богу хочется, чтобы мы радовались вместе, трудились вместе, старались вместе и слово «вместе» для нас стало важнейшей частью нашего бытия.
Интервью взяла Наталья Калугина для паблика "Библиотека регента".
Певчий будет петь на небесном клиросе...