Холодная зима... За окнами большого белокаменного храма декабрьская слякоть и морось, а колючий ветер зло кусает носы и кончики пальцев рук, срывает шарфы и, не спросясь, распахивает пальто на торопливых прохожих.
В большом храме идет Литургия. Там тихо и спокойно. Прихожан немного, жмутся все к батареям, как взъерошенные воробушки, молятся, готовясь к принятию Святых Христовых Тайн. На исповеди, у аналоя, тихохонько бормочет свои грехи маленькая сухая старушка в больших очках и смешном доисторическом плаще. Знаете этих милых старушек? Они всегда носят с собой бублики и карамель, угощают детей и хранят деньги в пакетиках из под молока.
Старушка ежится, в храме тоже холодно, большое помещение плохо отапливается.
Мерно читают Правило ко Святому Причастию, слова святой молитвы растворяются в теплых огоньках свечей. Царит спокойная и привычная атмосфера, дети елозят на деревянных скамьях. Маленькая пухлая девочка лет пяти нетерпеливо дергает маму за кончик пухового платка.
- Маааама, сколо?
- Да, милая. Видишь, очередь на исповедь маленькая совсем? Скоро и ты будешь исповедоваться, доченька, ты уже совсем большая.
Девочка, вздыхает.
- Я кушать хочу.
На клиросе тишина. На лавке, прижавшись друг к другу, сидят сонные, голодные певчие, клюют носом. Почти всю службу отпели, но так и не проснулись. Вставать рано довольно трудно, а еще и в такую погоду... Нелегкий ежедневный труд псаломщика...
Девчата и ребята одеты в теплые куртки и шарфы, но это помогает мало, поэтому, перед сонной компанией, на маленькой скамеечке, стоит советский красный обогреватель, неустойчиво качаясь на кривых ножках. Гудит, родимый, из зимы в зиму, убаюкивающе потрескивает, неравномерно, но ярко накаливая три из своих четырех тенов. Он старожил. Повидал всех сменившихся настоятелей, регентов, певчих, всех согрел и многих спас от неминуемой простуды.
Вот и сейчас он терпеливо и заботливо посылает в сторону взъерошеного хора волны тепла, нагревая холодный церковный воздух. А еще он знает, что незаменим. Он, старый, облезлый, прикрытый лишь ненадежной решеткой поверх горячих тенов...незаменим для них, голосистых людей.
Сопяще-сонное тихое ожидание прервал гулкий звук - это хлопнула алтарная дверь.
- Ой!
- Идет?
- Идет!!
- Никто не причащается?
- Нет, я в то воскресение!...
Компания на клиросе зашептала, заволновалась, вставая с шаткой лавочки. Кстати, вставать с нее нужно осторожно, сохраняя одинаковый вес на обоих ее концах, иначе, резко встав с одного, можно уронить кого-нибудь с другого. Вот и в этот раз, снова чуть было не уронили на пол альта, не среагировавшего вовремя на общее оживление.
Из алтаря к клиросу медленно и чинно приближался молоденький пономарь в стихаре, надетом на теплый свитер, связанный заботливой бабушкой. Осторожно шагая по церковному полу, скользкому от непогоды, которая настырно прилипала к подошвам прихожан, он нес в одной руке тарелочку с "невынутыми" просфорами, а в другой - трехлитровую банку без крышки, откуда парила в холодный воздух терпкая теплота...
Читатель, ты пел в церковном хоре? Тогда, думаю, ты поймешь и не осудишь оживленное предвкушение замерзших и сонных певчих, следящих за приближением скромной радости. Парень аккуратно поставил свою ношу на широкие хоровые перила, смущенно и добродушно улыбнулся навстречу тихим благодарностям и ушел назад, шурша стихарем.
Горячая теплота, тем временем, уже разливалась по старым кружкам с отколотыми ручками, а просфоры.... Помните тот красный обогреватель? Он и вправду незаменим. Он знал то, что знает только хор.
Аккуратно, озябшими пальцами, ребята, один за другим, поместили замерзшие и твердые хлебцы меж прутиков верного обогревателя и присели рядом, ожидая и переворачивая хлебцы другим бочком к тенам. Итог стоил ожидания и обожженных пальцев.
Через пару минут клирос облетел аромат свежеиспеченных, горячих просфор. Вот они, с прогретыми бочками, уже лежат аккуратно на старенькой тарелочке с перламутровой каймой. Просфорницы потрудились на славу. Ровненькие, с четкими печатями и пухлыми "шляпками", с такими просфорами не сравнится ни один сдобный пирог, уж поверьте.
Горка ароматных хлебцев тает на глазах, старый обогреватель с сознанием дела трещит, а на порозовевших лицах певчих сверкают простой, христианской радостью открывшиеся, наконец, глаза.
Все, слава Богу, проснулись, ожили. Согрелись. Сил набрались. Зашуршали нотками, прикидывая репертуар для спевки.
"...Пред дверьми храма Твоего предстою, и лютых помышлений не отступаю..." - тихогласно выводит чтец молитву.
Последний отрок робко подошел на исповедь к полноватому батюшке со строгим лицом, но очень ласковыми глазами. Зашевелились прихожане, двигаясь к ближе к солее, пухлая девочка уверенно потопала за мамой, забавно перебирая ножками и зачарованно уставилась на Царские Врата...
Сейчас отодвинут большую красную штору, мама говорила, как она называется... Но никак не вспомнить. Потом раскроются красивые двери и оттуда выйдет батюшка с большой золотой чашей и маленькой ложечкой...
За окнами хозяйничала зима, мела улицы ветром, гнула ветки...
А на клиросе, треща и качаясь на маленькой скамеечке, работал изо всех сил красный облупившийся обогреватель. Он знал, что нужен, ведь впереди еще два месяца холодной и мокрой зимы.
Певчий будет петь на небесном клиросе...